1 мая, после завтрака, все до единого заключенные под охраной поднялись на крышу и, задрав головы, принялись всматриваться в голубое майское небо Москвы. Минуты казались часами. С улиц города доносились музыка, смех людей, вышедших из своих квартир, трамвайные перезвоны, — народ встречал Первомай. Вот показались первые тройки боевых краснозвездных машин в едином строю: истребители И-16, скоростные СБ, разведчики Р-5, верткие И-153 бис («чайки»), а ниже общего строя, прижимаясь к крышам зданий, неслась их «сотка». Они узнали ее сразу — сколько видели в чертежах, — угадывая по хищному тонкому фюзеляжу, тонким крыльям, «горбатой» кабине, необычному двухкилевому оперению. И, конечно, закричали бы от восхищения, если бы не предупреждение Кутепова… Но что это? Под фюзеляжем и крыльями машины висели какие-то предметы — уж не оторвались ли дюралевые листы центроплана? Не выдержала конструкция?
Двое суток зэки, расстроенные увиденным, ходили подавленно-сумрачными, в разговоры вступали редко, курили больше обычного, словно ждали сурового приговора — все оставалось неясным: ни их дальнейшая судьба, ни все то, что произошло с «соткой».
Сомнения рассеялись после первых встреч с вольными — сотрудниками ЦКБ, находящимися на свободе. Произошел редкий случай: летчик Стефановский после взлета забыл убрать шасси, и зэки увидели не листы дюраля, а створки шасси… Знал бы Стефановский, какие эпитеты неслись в его адрес в те дни…
Спустя неделю после первомайского парада Берия вызвал к себе Туполева и Петлякова и сказал, что «сотка» сдала экзамен успешно, но Сталин «уточнил» ее предназначение: из высотного истребителя «сотку» необходимо переделать в… пикирующий бомбардировщик. Туполев едва не закричал: его бригада делает именно пикирующий бомбардировщик! Зачем же еще один пикировщик? Уж не наносил ли Берия удар по его, Туполева, бригаде, его людям, работающим на износ? Что ему стоит разогнать бригаду по тюрьмам и лагерям…
Трудно было и Петлякову: обещание Берия «Машина в воздух — вы на свободу» теперь повисло в воздухе, предстоит переделать «сотку», а это потребует много времени, и измученные зэки могут не выдержать — живут ожиданием свободы, считают оставшиеся дни, их ждут семьи, живущие без кормильца на скудную зарплату жен…
Обратно Туполев и Петляков возвращались подавленные и вконец расстроенные, всю дорогу молчали, зная, что их разговор завтра же будет известен Берия — стукачи были на каждом шагу.
Их встретили десятки пар настороженных глаз. Уж так устроен человек — на его лице можно прочитать почти все. Люди поняли: и Туполев, и Петляков вернулись с недоброй вестью…
— Поймите нас правильно: только наш с вами труд поможет всем нам, — Туполев говорил спокойно, едва сдерживая волнение. — Ни от меня, ни от него, — Андрей Николаевич кивнул на стоящего с виновато опущенной головой Петлякова, — ничего не зависит. Все зависит от нашего труда. Надо превозмочь себя и работать с удвоенной энергией…
Бригада Петлякова работала до изнеможения, сутками напролет, «перекраивая» чертежи, снимая с машины высотное оборудование, турбокомпрессоры для повышения высотности — теперь все это лишнее, не нужное для средних и малых высот, устанавливая бомболюки, тормозные решетки и турельную пушку стрелка-радиста, перемещая кабину штурмана и вооружение.
Группа перешла на сборку машины непосредственно в огромном цеху. Постепенно вырисовывались контуры новой машины, обретавшей вид устремленной, нацеленной на большие скорости, но имеющей неиспользованные, заложенные конструкторской мыслью возможности. Тюремные условия, естественно, накладывали отпечаток на мыслительную деятельность людей, ограниченных отсутствием технической информации, пространством, однообразием общения, круглосуточно маячившими перед глазами вертухаями.
«Сотка», превращенная в пикирующий бомбардировщик, сдала и второй экзамен. Испытательный полет закончился благополучно, и Петлякова в тот же день Берия освободил из-под стражи, его отвезли домой. В ту ночь «петляковцы» не сомкнули глаз: что будет с остальными? Наутро зэки по одному исчезали в кабинете Кутепова и отправлялись по домам. Оставшиеся толклись возле двери кутеповской резиденции, ожидая освобождения, с тревогой поглядывая на часы, но им не повезло — их оставили в тюрьме. Понуро опустив головы, они безмолвно разошлись по углам — еще вчера все вместе трудились над «соткой», а сегодня: одни на свободе, другие по непонятным причинам остались под стражей. Не одна подушка в ту ночь стала мокрой от слез…
В один из дней ведущих конструкторов ЦКБ-29 повезли в НИИ ВВС; в автобусах спереди и сзади — охрана, разговоры шепотом сведены до минимума, словно путь не на аэродром, а на кладбище. Их встретили выстроенные на стоянке в ряд немецкие Ме-109, Ме-110, Ю-87, Ю-88, До-217, Хе-111… Конструкторы — народ любознательный, тут же, к неудовольствию охраны, разошлись по самолетам и принялись дотошно рассматривать агрегаты и конструкции по своей специальности, удивляясь и тому, что немцы не побоялись показать почти всю стоявшую на вооружении технику, тому, как во многом авиационная мысль ушла вперед, и тому, как тщательно выполнены все работы. Немцы — народ аккуратный и пунктуальный, ничего не скажешь…
Туполев после осмотра сказал генералу Лосюкову:
— Удостоился чести, Прохор Алексеевич, посмотрел на «свою» машину, — Андрей Николаевич сделал акцент на слове «свою», имея в виду Ме-110, чертежи которой он, согласно версии следователя, продал Мессершмитту. — Ничего не скажешь — машина сделана для войны.
Они обменялись мнениями о положении в авиации, изредка поглядывая по сторонам — «стукачи» могли быть и в летной столовой, куда они зашли отобедать, и на улице. Отошли в сторону от общей группы и продолжили разговор. Туполев не был разговорчивым, больше слушал Лосюкова… На прощание Лосюков подошел к Туполеву и крепко сжал его руку…
103-я готовилась бригадой к первому полету. На аэродром зэков возили в автобусах под усиленной охраной, но у всех на лицах ожидание этого дня, а с ним — освобождение из-под стражи. Работа велась с раннего утра и до полуночи, при свете фар, на пронизывающем ветру, в первых снегопадах поздней осени. «В тот год осенняя погода стояла долго на дворе, — один из зэков вспомнил Пушкина, — зимы ждала, ждала природа, снег выпал только в январе». Теперь рядом с зэками все дни находился летчик Михаил Нюхтиков — известный по испытаниям других машин, не раз попадавший в сложнейшие ситуации в воздухе и спасший не один самолет. Полковник подолгу сидел в кабине, запоминая расположение приборов, кранов, рычагов, кнопок, знакомился с электроузлами, конструкцией крыла и хвостового оперения, сам испытывал в наземных условиях систему уборки и выпуска шасси. Многих из заключенных полковник Нюхтиков хорошо знал по прошлым совместным испытаниям и доверял каждому из них; тем не менее начальство НКВД настойчиво советовало летчику проверить во избежание отказа техники в полете все до винтика, самому присутствовать при доводке всех узлов и агрегатов. «Попки» неотступно следовали за ним, фиксируя каждый его шаг, запоминая все, о чем говорил полковник с зэками.
В один из дней Нюхтиков вместе с бригадой вывел 103-ю из ангара, сел в кабину и долго «гонял» двигатели на всех режимах, потом вырулил на взлетную дорожку, выполнив три рулежки с разбегом на взлетном режиме и подскоками.
