Чем же, думаю, не услужил хозяину? Ни с кем никогда ни слова — рот на замке, как требовал начальник ГПУ. Сон потерял, аппетит пропал. Наган из брюк не вынимаю на всякий случай.
Снова поездка в горы. На этот раз в расположенные неподалеку села. Зашли в сельсовет. Стою у двери, как определено. Начальник ГПУ с председателем о кулаках и раскулаченных. «Нет их у нас — вывезли всех до единого, истребили как класс». Вот, думаю, шпарит председатель без шпаргалки…
«Вот наши активисты-бедняки, как приказано было, собрали для беседы». Смотрю, запоминаю, как учили нас старые чекисты: «Вы должны все детали запоминать». Рядом сидит мужичонка, одет просто, в безрукавке, на левой руке двух пальцев нет, на подбородке шрам. Чуть дальше к столу сидел худой, с длинной шеей горец с большими залысинами и широкими усами. И еще двое. Всех запомнил на всякий случай…
Потом хозяин приказал нам осмотреть несколько домов на предмет наличия нарезного оружия. Мы ушли, а он остался в сельсовете.
На обратном пути начальник приказал ехать с ним в одной машине. У озера долго ходили по тропам, место выбирали. Мне достался участок берега напротив дачи. Осмотрели весь сектор. «Вот тут твое место — самое важное направление. Такое тебе доверие». «Что я должен делать?» — спрашиваю. «Потом узнаешь. Все расскажу. Обстановка очень сложная. В горах много плохих людей — ушли из деревень. Кулацкий саботаж! В колхозы идти не хотят. Убивают ответработников. Нападают на райкомы. Мы должны быть бдительными».
Еще неделя прошла. Утром на совещании начальник объявил об операции, но говорил так, что трудно было понять, о ком идет речь. «Важное лицо партии», «руководитель страны»… «Неужели сам товарищ Сталин? — подумал я. — Нам доверили его охранять! Увижу товарища Сталина! Радость-то какая!..»
Стою в секрете. Тогда все учили наизусть — повторяю выученную инструкцию: «При появлении неизвестных лиц с оружием — стрелять немедленно!» Конечно, как же иначе! Кулацкое отродье вокруг шастает! Оно, конечно, может попытаться воспользоваться моментом и напасть, как сказал начальник, на группу ответственных людей.
А вокруг тишина — райская. Утки на озере плещутся, небо без единого облачка, лучи солнца сквозь листву едва пробиваются, птицы беззвучно скользят по прозрачному воздуху. Вот, думаю, повезло же — на самое важное направление, и доверие мне оказано особое. И захотелось мне отличиться! Чтобы именно меня похвалили за операцию! Чтобы сам начальник ГПУ мне руку пожал — он так делает, когда все удачно, когда операция прошла успешно. Последний раз это было летом, когда в Тбилиси замаскировавшихся меньшевиков брали ночью: один работал учителем, другой в музее — простые люди, а на проверку — сподвижники Жордания, ярые враги советской власти.
Ага, вот едут! Натужно ревут моторы. Скрытно осматриваюсь, взвожу курок нагана. Вижу, как из автомобилей охрана московская выскочила, на места свои встала. И наш начальник у открытой дверцы замер. Он! Сам товарищ Сталин! Сердце у меня забилось, дыхание зачастило. Впервые в жизни вижу вождя нашего! Он о чем-то говорит с приехавшими, идет к дому, но неожиданно поворачивается и направляется к берегу, наклонился, поплескал рукой в воде, что-то сказал окружавшим. Глаз с него не спускаю — счастье-то какое — сам товарищ Сталин!
Тут-то и началось! Слева шорох — вижу: человек в накинутой бурке и в папахе из ружья бах в воздух — сигнал подал! Я резко повернулся и, не прицеливаясь, дважды стреляю в бурку — я всегда бил без промаха, призы по стрельбе брал. Стрельба, казалось мне, шла со всех сторон. Вжик, вжик… Заметил на пригорке красноармейцев из подразделения ГПУ — они стреляли в мою сторону… Бросаю взгляд на берег — наш начальник, прикрыв собой вождя, скрылся в доме. Выстрелы прекратились.
Я к бурке. Бандит лежит в кустах, уткнувшись лицом в землю, рядом ружье охотничье. Подхожу. Взял ружье, надломил, вынул гильзу — гарью запахло; вторую вынул — заряжена, но легкой она мне показалась, словно без дроби, один порох. Наклонился — что за чертовщина! Да это же активист сельсоветский! На подбородке — шрам, левая рука без двух пальцев…
И тут-то меня обуял страх — кого убил? Ошибся, значит… Но он стрелял! Голова моя кругом пошла… Вы представить себе не можете мое состояние! Страх, растерянность, боязнь ошибки. Вы не убивали никогда? Нет. Вам меня не понять — это первый убитый мной человек! Ноги подкосились, и я опустился на колени… Слышу — кусты трещат, поворачиваю голову — сам товарищ начальник, а я встать не могу, едва-едва поднялся, докладывать начал. Что я лепетал — не помню. Показываю на убитого, говорю, что это активист сельсоветский, опознал я его. А мне начальник говорит: «Классовый враг умело маскируется. Делай выводы. Действовал правильно».
Через четверть часа нас, уцелевших чекистов, выстроили на площадке у дома. Стоим, не дышим. В дверях показался сам товарищ Сталин, за ним — остальные. Подошел к нам, спросил о нападении. Наш начальник доложил, как положено, кивнул в мою сторону: «Арчил Гваришвили. Он первым убил бандита». Товарищ Сталин подошел ко мне, пожал руку. «Молодцы чекисты, — сказал вождь. — Не подвели. А вот московские чекисты растерялись».
И такая меня охватила гордость — сам товарищ Сталин меня благодарил и руку пожал! От счастья хотелось кричать так, чтобы лес закачался!»
4
Сталин, недавно испытавший страх, увидел в Берия верного и надежного служаку, готового исполнить любое его поручение. Десятилетняя работа Берия в ЧК — ГПУ Азербайджана и Грузии утвердила вождя в том, что Берия будет и впредь служить ему верой и правдой.
В октябре 1931 года на заседании оргбюро ЦК ВКП(б) слушали доклад секретаря Закавказского крайкома Л. И. Картвелишвили. Обстановка на Кавказе была напряженная, население гор и долин не хотело идти в колхозы, лишая себя лошади, буйвола или коровы. То тут, то там вспыхивали волнения. Сталин, как и другие члены оргбюро, слушал, делал пометки, изредка задавал вопросы. В конце заседания Сталин внес неожиданное для многих предложение:
— Для укрепления секретариата Заккрайкома, с учетом усиления контрреволюционных акций, целесообразно укрепить секретариат и сформировать его в составе: первый секретарь Заккрайкома товарищ Картвелишвили, второй секретарь товарищ Берия.
Не все члены оргбюро знали Берия, да и переход начальника ГПУ Грузии на партийную работу вызывал у большинства озабоченность.
— Справится? — засомневались некоторые из членов оргбюро.
— Справится. Я хорошо знаю товарища Берия, — голос Сталина прозвучал уверенно и твердо.
— Я не согласен, — Картвелишвили поднял руку. — Я тоже хорошо знаю Берия и потому категорически отказываюсь с ним работать! Нужен человек с опытом партийной работы.
— Чекистская работа — это тоже партийная работа, товарищ Картвелишвили, — Сталин окинул своим тяжелым взглядом секретаря. — Хорошо. Оставим вопрос открытым и решим его в рабочем порядке.
Тогда еще, на стыке двадцатых — тридцатых годов, генсек позволял себе соглашаться с чужим мнением, мог выслушивать возражения, советовался с секретарями ЦК, членами оргбюро.
