Меня теперь часто спрашивают о Троцком. Что я могу сказать? Знаю, что нарком не раз обращался к этой фамилии, не одна книга побывала на моем столе. Их я читал ночами. «Преданную революцию» мне дал нарком и сказал, чтобы я подчеркнул или сделал пометки на самых важных страницах. Прочел и подумал вот о чем. Прав ли Троцкий, заявляя, что в России много людей, ненавидящих Сталина, и в случае войны вряд ли удастся избежать поражения, ибо эти люди будут желать одного — освободиться от тирании Сталина? Если это так, то истребление врагов народа растянется не на один год. Троцкизм живуч.
Когда я читал написанные Троцким страницы о Сталине, мне становилось страшно: казалось, что вождь незримо присутствовал в комнате и подсматривал за мной. Из книг я узнавал об ограниченности Сталина как теоретика партии, о его неуемном желании стать после смерти Ленина руководителем партии и страны, о его жестоком и мстительном характере… Великий Сталин, и вдруг он такой… Я боялся собственных мыслей…
Можно себе представить Сталина, когда он закрыл после чтения последнюю страницу «Преданной революции». Не мог после этого вождь жить спокойно, пока Троцкий ходит по земле. Страх, ненависть, зависть, злоба — все смешалось, переплелось… Он еще не забыл всего этого, как появилась новая книга Троцкого «Преступления Сталина». Черт знает что такое! Весь мир теперь знает о нем, о Сталине, как об убийце, мстительном, кровавом диктаторе. Это переполнило чашу терпения вождя…
Я сидел у наркома с документами особой секретности, когда позвонил Сталин. Берия поднялся, встал и я. Он делал это каждый раз, когда звонил генсек. Всего их разговора я не слышал, но нарком, сославшись на последнюю книгу Троцкого, дважды произнес: «Я вас, товарищ Сталин, понимаю… Будем искать и готовить…»
Из переводной литературы я знал, что Лев Троцкий живет в Мексике, в местечке Койоакан, в доме, превращенном в крепость, окруженном железобетонным забором. Имелась, разумеется, охрана дома, личные телохранители. Попасть в дом журналисту или корреспонденту радио не было никакой возможности — доступ был ограничен до предела.
Литературы о Троцком становилось все больше и больше, и я, закрывшись в своей небольшой комнате, буквально «глотал» прибывшие из-за границы книги с описанием жизни одного из руководителей революции, председателя Реввоенсовета республики. Я узнал, что Троцкий продолжал работать над очередной книгой о революции и ее вождях, был немало удивлен тем, что Троцкий очень любил кроликов и начинал новый день с крольчатника. Он разносил им по клеткам корм, подливал свежей воды с добавкой марганца — животные могли заболеть и погибнуть от малейшей инфекции в пище, подолгу рассматривал новорожденных крольчат. Интересно было бы узнать: вспоминал ли Лев Давыдович на фоне масштабности Гражданской войны в России то время, когда он отдавал приказы о массовых расстрелах красноармейцев и командиров отступающей армии? Он, один из тех, кто развязал в России кровавый террор, в результате которого гибли тысячи безграмотных, не обученных военному делу крестьян и рабочих, теперь, на склоне лет, умиленно рассматривал пушистых крольчат…
В апреле 1940 года у наркома появилась еще одна книга далекого изгнанника — обращение к советскому народу «Вас обманывают».
Нарком несколько раз напоминал мне о срочности расшифровки донесений из Мексики. Мне казалось, что он ждет оттуда какого-то чрезвычайно важного донесения — уж больно нетерпелив он был, когда я докладывал о донесениях разведчиков.
Несколько позже из иностранных источников я узнал о покушении на Троцкого. Троцкий и его жена Наталья Седова успели спрятаться в углу спальни, за кроватями. Отверстия от пуль оказались выше. На вопрос прибывшего полицейского, составлявшего протокол, о том, есть ли тот, кого господин Троцкий подозревает в нападении, последний ответил:
— Разумеется. Автор нападения — Сталин.
Видимо, Троцкий понимал, что после стольких лет вражды, взаимного озлобления, физического невосприятия друг друга Сталин не оставит его в покое, и потому принял дополнительные меры по охране дома, не догадываясь, что убийца уже вошел в его бронированную крепость…
Однажды, это было осенью, я, как обычно, докладывал весьма срочные документы; нарком был чем-то взволнован, часто поглядывал то на часы, то на телефон «кремлевки». Без стука — так входили наиболее приближенные лица — вошел дежурный по радиоперехватам и, что-то шепнув наркому, положил перед ним лист бумаги. Лицо наркома мгновенно просветлело. Он схватил трубку «кремлевки», набрал номер и почти прокричал:
— Свершилось! Убит негодяй! Да, да, вот последний радиоперехват. Еду. Слушаюсь! — Он выскочил из-за стола и бросился к двери…
Через несколько дней из различных сообщений и донесений я имел полную картину кровавой драмы, разыгравшейся в далекой Мексике, в местечке Койоакан…
В 1939 году американская троцкистка Сильвия Агелофф ввела в дом Троцкого своего друга Жака Морнара и представила его как бизнесмена кинематографа, известного в деловых кругах под именем Джексона. Еще до этого Сильвия познакомила Джексона с друзьями Троцкого — Альфредом и Маргерит Розмер. Видимо, Джексон обладал даром гипнотического влияния на людей — он понравился Троцкому сразу, как только убедил шефа IV Интернационала в преданности троцкизму; он не скрывал своей ненависти к Сталину и к марксизму в целом, предлагал финансовую помощь организациям Интернационала. Троцкому импонировали рассуждения Джексона о «железной воле», «сильной руке», «повальном вооружении пролетариата». Временами, расхваливая сильные личности, Джексон перехватывал через край…
Сильвия была довольна: Троцкий обрел в ее друге хорошего собеседника, с которым они вечерами подолгу разгуливали по саду, чаевничали а-ля рус на веранде, у самовара.
Однажды Джексон написал статью и попросил Троцкого прочесть ее и внести коррективы. Троцкий согласился и через несколько дней вернул статью с правками и дополнениями. Джексон обещал в самое ближайшее время поправить статью и показать хозяину дома.
20 августа 1940 года, вечером, Джексон, одарив Сильвию и Наталью Седову обворожительной улыбкой и по-осеннему яркими цветами, решительно вошел в кабинет Троцкого, вычитывавшего свою новую рукопись «Сталин».
Поздоровавшись, Джексон положил на стол свою статью, дождался, пока хозяин кабинета нагнулся над выправленной статьей, незаметно, за спиной Троцкого, достал из плаща горный топорик-альпеншток и, собрав силы, с размаха ударил им по затылку Льва Давыдовича… Троцкий, обливаясь кровью, издал нечеловеческий крик, рухнул на пол… Он скончался на следующий день.
Впоследствии «Джексон» получил звание Героя Советского Союза и четвертую «шпалу» в петлицы гимнастерки… Не остался без награды и Лаврентий Павлович…
Сталин вздохнул — исчез его некогда грозный, коварный враг, единственный, кто знал о нем больше других… Но генсек не оставил в покое и мертвого: каждое его выступление носило печать идейного разгрома троцкизма. Более того, все дела тех, кто оставался в лагерях, были срочно пересмотрены. При малейшем подозрении осужденных к троцкизму они, по приказу Сталина, уничтожались в лагерях без суда. Злой дух Троцкого выкорчевывался с корнями…
