Отец задумался, почесал бородку и прямо посмотрел в глаза Тасе.
– Ладно, только сначала поработай год. Хочу посмотреть, можешь ты работать или нет.
Миша растерялся, стал говорить, что Тасе не стоит пропускать год учебы. Николай Николаевич понимал его состояние и не стал с ним ни спорить, ни соглашаться. Но Тасе потихоньку и не без укора заметил:
– Поработаешь год, тогда, пожалуйста, катись! – И решил с женой лишь на лето отпустить дочь в Киев, чтобы к осени она вернулась на работу.
В 1911 году Тася снова прибыла в Киев, но на вокзале ее никто не встретил. У тети Сони незадолго до этого умер муж, и у Варвары Михайловны тоже. Горе сблизило их еще больше. Но в отношении Таси мнения у них расходились. Тетя Соня мечтала, чтобы у ее племянницы с Мишей все устроилось хорошо. Варвара Михайловна противилась их союзу. Тася сама добралась до Большой Житомирской, где ее поджидал Миша. Признался, что страшился идти на вокзал, хотя знал о приезде Таси. Боялся: вдруг она не приедет, что тогда станет делать? А вместе с тетей Соней, верным другом его и Таси, легче будет принять решение. Сразу повез Тасю на дачу. Ехал хмурый.
– Ты не рад, что я приехала? – удивилась Тася. Миша в ответ покачал головой:
– Рад. Очень. Но мама…
– Она настроена против меня? – опечалилась Тася.
– Да нет, во всяком случае, об этом помалкивает, – засмущался Миша. – Мама завела роман с доктором Воскресенским. Он мне не симпатичен, вот и все. А ты считаешь, что вскоре, почти сразу после смерти отца она имела право заводить роман с другим мужчиной? Он даже остается ночевать на даче. Где-то отдельно… Но это не играет роли. Я помню отца как живого, помню наши разговоры, его голос, жесты… А тут заявляется другой мужчина. Может, хороший человек, но другой. Я не осуждаю маму. Только удивляюсь, что она так быстро забыла отца…
Видимо, огорчительный поступок матери настолько врезался в память Михаила Афанасьевича Булгакова, что в романе «Белая гвардия» похороны матери Турбина по времени, с точностью до дня, совпадают с началом романа Варвары Михайловны и доктора Воскресенского.
Позже в своем дневнике сестра Михаила Надежда напишет: «Миша стал терпимее с мамой – дай Бог. Но принять его эгоизма я не могу». В той же записи от 28 декабря 1912-го говорится, что у Миши «созрело желание стать писателем…» Далее, 8 января 1913 года: «Миша жаждет личной жизни и осуществления своей цели… Мне хотелось бы, чтобы исполнились его планы, чтобы он счастливо и спокойно зажил с Тасей… Хочется посмотреть, как закончится близкая к развязке их эпопея – дай Бог, чтобы вышло по их, по-хорошему…»
Надежда думает о предстоящей свадьбе Миши и Таси, хотя, как покажет жизнь, до развязки их эпопеи еще очень далеко, и неизвестно, наступит ли когда-нибудь она… В полном смысле слова. Когда чужими становятся души…
Надя и впоследствии младший брат Михаила – Ваня – наиболее благожелательны к невесте Михаила, и она отвечает им взаимностью и вниманием. Сохранилось письмо Таси к Надежде Афанасьевне Земской от 3 апреля 1914 года. С 1912 года та жила в Москве и училась на филологическом факультете Высших женских курсов. Домой, в Киев, обычно приезжала на рождественские каникулы и летом.
«Дорогая Надя!
Поздравляю тебя с праздником. Шлю тебе самые лучшие пожелания. Желаю весело провести Пасху, очень жалею, что ты не в Киеве. Целую.
Тася».
Было бы преувеличением сказать, что с отъездом Нади положение Таси в семье Булгаковых ухудшилось. Дружная и сплоченная семья Булгаковых не могла не принять Тасю как невесту, а тем более – как жену Михаила. Просто не стало рядом близкого задушевного друга, которому можно поведать женские тайны.
Очень интересные и нетрафаретные мысли о семье Булгаковых высказывает в своих воспоминаниях писатель Константин Паустовский, учившийся с Михаилом в одной гимназии: «Семья Булгаковых была хорошо известна в Киеве – огромная, разветвленная, насквозь интеллигентная семья. Было в этой семье что-то чеховское от «Трех сестер» и что-то театральное. Булгаковы жили на спуске к Подолу против Андреевской церкви – в очень живописном киевском закоулке. За окнами их квартиры постоянно слышались звуки рояля и даже пронзительной валторны, голоса молодежи, беготня и смех, споры и пение. Такие семьи с большими культурными и трудовыми традициями были украшением провинциальной жизни, своего рода очагами передовой мысли. Не знаю, почему не нашлось исследователя (может быть, потому, что это слишком трудно), который проследил бы жизнь таких семей и раскрыл бы их значение хотя бы для одного какого-нибудь города – Саратова, Киева или Вологды. То была бы не только ценная, но и увлекательная книга по истории русской культуры».
Паустовский упускает из виду, что такими были дворянские семьи, и писать о них в эпоху советской власти было делом безнадежным и опасным. Однако есть подробный фактический материал в России – история семьи Булгаковых. О творчестве и жизни писателя издано немало книг, и весьма нетрудно сложить из них роман «Семья Булгаковых». Ведь сейчас появились новые сведения и о самом Михаиле Афанасьевиче, включая допросы его в ГПУ, и истории жизни в Париже его братьев: биолога Николая Афанасьевича и балалаечника, таксиста, поэта (в одном лице) Ивана Афанасьевича. Даже нашлись его стихи, напечатанные в белогвардейском журнале «Константиновец» за 1922 год, стихи незаурядные, написанные в местах поселения белогвардейцев – в Галлиполи и Горном Джумае: «Почему так грустно, тяжко мне среди развалин? Почему в сугробах мысли нет живых проталин? Почему не бьется сердце, как бывало прежде? Не болит оно, сжимаясь, в сладостной надежде? Почему живу я только старым и забытым? Почему сегодня завтра для меня закрыто? Неужель бесцельно, глупо жизнь моя прожита и сижу я, словно баба в сказке у корыта?»
Октябрьский переворот разбросал эту уникальную семью по России и миру, и не будь ее члены дворянского происхождения, им, без сомнения, удалось бы добиться значительных успехов и в прежней России, и за ее рубежом. Но, к сожалению, не мог приспособиться к эмигрантской жизни младший брат Ваня, полностью не раскрывшийся как поэт и заглушавший тоску вином.
Но Тасе, можно сказать, повезло: она входила в дружную, бурлящую мыслями, импровизациями и весельем интеллигентную семью Булгаковых, где часто шелестели страницы читаемых книг, чего, конечно, не мог услышать Константин Паустовский, о чем только догадывался. Михаила и его родных поразил рассказ Ивана Алексеевича Бунина «Господин из Сан-Франциско», читан был по нескольку раз, и не случайно в романе «Белая гвардия» свое внимание на нем заостряет Елена. Михаил считал, что этот рассказ гармонически совершенен, поэтичен – подлинный шедевр русской, а может, и мировой литературы. Но молодой Булгаков, в будущем писатель, часто использующий в своем творчестве, особенно в раннем, реалии, не заметил, а может, почувствовал, но не сказал о том, что герой действительно был далеко не полностью выдуманным. Вспомним начало рассказа, о котором Тася сказала уверенно: «Читаешь, и кажется, что видишь этого господина, его семейство, даже известно, откуда он нажил деньги». Она была права. «Господин из Сан-Франциско – имени его ни в Неаполе, ни на Капри никто не запомнил – ехал в Старый Свет на целых два года, с женою и дочерью, единственно ради развлечения. Он был твердо уверен, что имеет полное право на отдых, на удовольствия, на путешествие во всех отношениях отличное. Для такой уверенности у него был тот довод, что, во-первых, он богат, а во-вторых, только что приступал к жизни, несмотря на свои пятьдесят восемь лет. До этой поры он не жил, а лишь существовал, правда, очень недурно, но все же возлагал все надежды на будущее. Он работал не покладая рук – китайцы, которых он выписывал к себе на работы целыми тысячами, хорошо знали, что это значит! – и наконец увидел, что сделано уже много, что он почти сравнялся с теми, кого некогда взял себе за образец, и решил передохнуть».
