Татьяна Николаевна подтверждает некоторые из этих мыслей: «…Боялись Петлюру. И страшно боялись большевиков тем паче. Но когда пришли белые, то было разочарование. Страшное было разочарование у интеллигенции. Начались допросы, обыски, аресты… Спрашивали, кто у кого работал… (Наученные опытом Февральской революции, белые опасались большевиков как чумы. – B. C. ) Когда красные во второй раз пришли, их уже не так ненавидели. Белые пытали допросами, Петлюра чуть свет гнал людей на работу. Люди ходили сонные как мухи. И еще все подделывались под украинцев».
– Неужели я был в таком состоянии, что пропустил правление Керенского?! – Михаил обхватил голову руками и задумался.
– Неудивительно, газет не было, – тактично успокоила его Тася.
– А ты откуда узнала?!
– Я… я… Ты думаешь, я ветреная, политикой не интересуюсь. Мне соседи рассказывали, даже некоторые больные…
– А, понимаю, – смягчился Миша и затем рассердился на себя – наверное, за то, что целый слой жизни упустил из-за своей болезни.
Тасю удивляло и даже раздражало, что он никогда не показывает ей даже малого из того, что тогда писал, вроде не доверял ее вкусам, литературным взглядам или стеснялся, считая свои тогдашние произведения далекими от совершенства. Но она – его друг и жена, она никогда не высмеяла бы их, какими бы неважными они ни были. Даже плохие похвалила бы. Лучше писать как угодно плохо, чем возвращаться к опиуму или тянуться к выпивке. Михаил врач и понимает, что и то и другое для него губительно, но он человек, со своими сильными сторонами и слабостями. Слабости поддаться легче. Быть всю жизнь сильным, волевым, целеустремленным – удел единиц. Тася, видя Михаила за письменным столом, все чаще и чаще ловила себя на мысли о его высоком предназначении. Может, оно обяжет его быть сильным, хотя бы в рамках этого предназначения. Она даже не знала, как была права тогда. И это неудивительно. Они были молодые и неопытные, хотя немало уже пережили, но детскость, наивность еще не исчезли из их душ…
В 1919 году, когда в Киев пришли белые, Булгаков получил бумагу о мобилизации на фронт в качестве врача. Тася провожала его на вокзале и по глупости или для того, чтобы он ее помнил, для ревности, попросила разрешения сходить в кафе, которое пользовалось в Киеве не самой приличной репутацией. Михаил обиделся: «Я на фронт ухожу, а ей, видите ли, кафе понадобилось! Какая ты легкомысленная!»
Потом, перед отходом поезда, они целовались, и Михаил буквально впивался губами в ее губы. Ей это было приятно. Значит, он по-прежнему любит ее и даже ревнует. И вдруг у Таси стало печально и тревожно на душе. Миша уезжает на фронт. Даже когда он болел, а это было ужасно, она знала, что он живой, что он рядом с нею, а теперь он уезжал на войну, в самую страшную неизвестность. И еще жалела, что разлетелась из своего гнезда прекрасная жизнерадостная семья, и не по своей доброй воле, а по злой судьбе. Николка и Ваня ушли к белым и пока не дали о себе весточку.
Дальнейшую жизнь Тася плохо себе представляла. Единственным светлым пятном был ее Миша. Она – жена военного врача, и на возвращение к прежнему укладу жизни, к земству, надеяться не приходилось.
– Но не может же война продолжаться вечно? – в отчаянии спросила Тася.
– Что значит – вечно? – удивился Миша. – Ты спрашиваешь, когда она закончится, в каком году? Этого, по-моему, не знает даже Бог. Может, виднее генералу Деникину? Или твоему любимому Александру Федоровичу Керенскому? Сомневаюсь… Он сейчас где-то на юге, кажется, у генерала Краснова. Наше офицерство научилось сражаться с чужестранными врагами, а как получится со своим народом… Посмотрим… Ты меня жди, Тася!
Глава четвертая Кавказские и другие мотивы
Удивительно, что в такой дружнейшей семье, как Булгаковы, где дети – разумеется, помимо любимого брата – относились к Тасе с уважением и нежностью, особенно Надя и Ваня, холодность, если не сказать суровость, к ней сохранилась у Варвары Михайловны. Тому причиной была изначальная неприязнь к невестке из инспекторской чиновничьей среды. Возможно, Варвара Михайловна прочила в жены своему любимому и талантливому сыну более подходящую подругу. Ведь есть матери, которые непреклонно считают, что их сын достоин лучшей спутницы в жизни, чем та, что он избирает, и все старания Таси, не только верностью и любовью, но и силой духа вытащившей Михаила из тяжелейшего и почти неизлечимого заболевания, не смягчили сердце Варвары Михайловны. В Киеве молодые снимали комнату недалеко от булгаковской квартиры, а к родителям ходили на обеды, Тася своим присутствием не докучала свекрови, но снискать ее любви, даже теплого отношения, не смогла. Между женщинами, особенно между свекровью и невесткой, такое случается. Единственное, в чем можно обвинить Тасю, так это в расточительстве, особенно в первые месяцы семейной жизни, но не она, а Михаил нанимал пролетку или такси при каждом удобном случае, желая сделать приятное молодой и красивой жене. Возможно, неудовольствие Варвары Михайловны Тасей складывалось из мелочей. Например, Тася привыкла к тому, что в доме всегда была прислуга. Это сейчас можно только предполагать, но первоначальное решение Варвары Михайловны не женить Михаила на Тасе, еще перед венчанием высказанное ей, не изменило их отношения даже в нелегкие годы, которые обычно сплачивают семьи. А положение в Киеве, не видевшем за свою историю столь быстрых смен властей и количества убийств, когда человеческая жизнь не стоила ничего, кроме выпущенной пули или удара штыком, усложнялось. Но все же любовь Таси к сыну Варвара Михайловна признаеть в письме к дочери Надежде: «У меня обедают Миша с Тасей, которая вернулась еще 1 октября, не будучи в силах вынести дольше разлуку с Мишей» (18 октября 1915 года). Позже Надя записывает: «Татьяна Николаевна пережила с М. А. все трудности вступления в самостоятельную жизнь, годы империалистической войны (работа в Красном Кресте. – B. C. ), затем скитания, жизнь в с. Никольском (в 40 км от г. Сычевки Смоленской губернии) и Вязьме, переезды, материальные недостатки, каторжную работу в начале литературной деятельности…»
Михаил Афанасьевич высоко оценивал помощь жены. В письме к матери от 12 ноября 1922 года из Москвы в Киев он пишет: «Таськина помощь для меня не поддается учету…»
Хотя Михаил Афанасьевич закончил Киевский университет с дипломом детского врача, столкнувшись в Смоленской губернии с невероятным распространением сифилиса, он решает менять медицинскую специальность и открывает в Киеве частный кабинет врача-венеролога. И снова рядом с ним помогающая ему при лечении больных Тася. Татьяна Николаевна вспоминает: «Когда осенью 1919 г. пришла повестка от белых – он нигде не служил, занимался практикой. Ему дали френч, шинель…»
Очень характерно и точно о положении в Киеве тех лет пишет Илья Эренбург в своей знаменитой книге «Люди, годы, жизнь»: «…Никто не знал, кто кого будет завтра расстреливать, чьи портреты вывешивать, а чьи прятать, какие деньги брать, а какие постараться вручить простофиле». И нет сомнения, что виденные в Киеве многочисленные и, по глубокому разумению, не вынужденные обороной убийства, объясняемые борьбой за власть, потрясли юную душу Михаила и позднее отразились без всяких сантиментов.
