Назовем «пятерку»: Г. Г. Петровский, М. К. Муранов, Н. Р. Шагов, Ф. П. Самойлов, А. Е. Бадаев. Ссылка, по существу, была вынужденным поселением. Без охраны. Ссыльные одеты в легкие пальто, подпоясанные плащевыми ремнями. На голове – матерчатые шапки типа бескозырок. Большевики не выглядят каторжниками по сравнению с узниками периода советской власти. Им спасена жизнь. Кем? Керенским! Об этом по сей день умалчивает история. Да, Александр Федорович защищал на суде большевиков, обвиняемых в попытке свержения существующего государственного строя, то есть в измене родине, за что полагалась смертная казнь. При обыске у них нашли ленинские тезисы и газету «Социал-демократ» с антивоенным манифестом РСДРП, призывавшим к окончанию войны, лучшим и быстрейшим выходом из которой считалось поражение.
Александр Федорович взялся за их дело, потому что ЦК партии большевиков запретил своим членам-адвокатам участвовать в этом процессе. Хотелось «заполучить мучеников», погибших за дело пролетариата. Но задумка Ленина полностью не удалась. Дело слушалось 10–13 февраля 1915 года в Особом присутствии Петроградской судебной палаты. Керенский и присоединившийся к нему адвокат Василий Дмитриевич Соколов сумели доказать, что обвиняемые лично не были на фронте и никаким войскам не навязывали идею пораженчества в войне, не протягивали через окопы для мирного рукопожатия врагам свои руки. Адвокатам удалось переквалифицировать предъявленную подсудимым статью об измене родине на «участие в противозаконном сообществе», каким являлось их собрание. И хотя время для благоприятного решения подобных дел было трудное – шла война, Керенского не устроил приговор «пятерке» – высылка на вечное поселение в Туруханский край, и он обратился к министру юстиции А. А. Хвостову с просьбой о помиловании осужденных. Керенский считал, что они хотя и лишены членства в Думе, но выбраны туда народом, а в Думе должны быть представлены все имеющиеся в стране партии.
Если бы по политическим мотивам судили самого Ленина, то Александр Федорович, как адвокат, призванный защищать даже убийц, смягчать их участь, не отказался бы от защиты руководителя большевиков, разумеется с его согласия. И пока тот прячется по заграницам, «томится в Швейцарии», Керенский решил помочь его сопартийцам. Министр юстиции обещал рассмотреть дело о помиловании, продвинуть его по инстанциям при условии, что осужденные откажутся от призывов к поражению в войне, от антивоенного манифеста их партии. Осужденные на это не пошли. Согласился с условием лишь куратор «пятерки» Л. Б. Каменев, что, впрочем, не спасло его от Сибири. Кстати, только «соглашатель» позднее вошел в ЦК партии большевиков, а истинные борцы за дело пролетариата, действительно пострадавшие за него, не попали на более или менее крупные посты. За исключением Н. Р. Шагова, получившего в ссылке нервное заболевание, все остальные члены «пятерки» были выпущены на волю и вернулись домой после февральской амнистии, как и многие другие большевики, в том числе будущий глава ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский, забывший об этом милостивом и благородном акте и не допускавший в своей деятельности ни ноты милосердия и прозванный за свою суровость и жестокость «железным».
Именно Керенский, как министр юстиции и, по признанию большевиков, самый левый в Думе, и позднее – во Временном правительстве, был инициатором амнистии для всех политзаключенных. Он мечтал о коалиционном правительстве, в которое войдут люди, облеченные доверием народа, независимо от партии, к которой принадлежат. Его удивлял основной ленинский политический лозунг о перерастании империалистической войны в гражданскую, ибо его осуществление на практике привело бы к страшной братоубийственной войне, отбросившей развитие России на целую эпоху назад. Керенский считал этот лозунг бредовым и неопасным, поскольку большевиков в стране было не более ста пятидесяти тысяч и люди не вникали в смысл лозунга по разным причинам – чаще всего по недомыслию, так как не считали большевиков реальной силой, способной без помощи других демократических партий низвергнуть самодержавие.
В приемной адвоката Александра Федоровича Керенского толпились ходоки от крестьян с просьбой выступить на процессах по поводу аграрных беспорядков, от рабочих, от представителей национальных меньшинств. О нем с восхищением говорили в народе, его имя стало неразлучным со словами «борьба за свободу человека и справедливую жизнь по демократическим законам». О нем при жизни рассказывали легенды, не сильно отличавшиеся от действительности. Даже большевистская печать тех лет, в отличие от самого Ленина, не была столь беспощадна в его характеристике: «Вождем трудовиков в IV Государственной думе был А. Ф. Керенский. Исключительно темпераментный оратор, резкий и стремительный, Керенский получил известность как защитник в ряде политических процессов и часто выступал в Думе с речами, критикующими правительственные мероприятия…» В Думе после ареста большевиков Керенский оказался наиболее левым депутатом. Революционером считали его правые, и октябристы, и даже охранка. Народом он клялся, о народе говорил, но не считал народ движущей силой истории. Не занимаясь постоянной работой в массах, он тянулся в сторону либеральных групп, где находился, по его мнению, центр движения. (Еще работая в юридической консультации Дома народов графини Паниной, он увидел самый различный рабочий люд – от сознательных грамотных рабочих до отупевших от тяжелого труда и водки, не способных руководить страной. Единомышленников он искал среди либеральной интеллигенции. Под народом он понимал не только пролетариат, а всех трудящихся и мыслящих людей.) Нервный, быстро воспламеняющийся, часто теряющийся, без особых политических пристрастий, он считал себя эсером. (Ну и что, что стал эсером?) Партия эсеров в основном вела работу среди крестьянства, агитируя за «социализацию земли… за постепенное изъятие ее из товарного оборота и обращения путем выкупа из частной собственности отдельных групп или лиц в общенародное достояние». Будешь нервным, прилагая неимоверные усилия в повороте самодержавной России на путь демократии при твердой политической установке: неприкосновенность частной собственности – основное условие любого цивилизованного государства. Терялся? Несомненно. Он очень уставал, сталкиваясь с непониманием новых устоев жизни. Но минуты и часы растерянности проходили – и он воспламенялся снова.
В советское время принадлежность к партии эсеров считалась чем-то позорным и даже ругательным, хотя на самом деле она называла себя «партией всех трудящихся» (рабочих, крестьян и интеллигенции). Болезненное самолюбие и тщеславие сочетались в нем с актерством, любовью к позе, жесту. (Без самолюбия и тщеславия (чувства достоинства) в сочетании с мыслью – свойства умелого оратора.)
Империалистическую войну он поддерживал открыто, признавая необходимость военного могущества царской России (и не только царской, но и демократической), и резко выступал против большевиков, отвергал начисто большевистский план пораженчества страны в войне с Германией, не мог продать связанные с Россией союзнические державы. Керенский не раз брал на себя роль примирителя буржуазии и некоторых групп рабочих. Так, в сентябре 1915 года, когда рабочие под влиянием меньшевиков пришли на съезд Союза городов с просьбой допустить их на этот съезд хотя бы с «совещательным голосом, к ним вышел Керенский. Он предложил рабочим прекратить забастовку, которая не имеет „серьезного значения“, заняться своей внутренней организацией, тогда-де либеральная буржуазия не посмеет отклонить их участие в политических совещаниях».
