Большевики считали, что задолго до революции Керенский репетировал роль соглашателя, примирителя буржуазии и трудящихся в интересах буржуазии. Они жаждали крови, ликвидации либеральной интеллигенции, безоговорочной власти пролетариата, а он стремился к бескровному союзу всех слоев населения, в меру сил готовил этот союз. Слова «бескровный», «бескровная» наиболее часто звучали в его лексиконе. Для него народ не был безликой толпой. За таким диковатым и примитивным народом он не хотел идти и не пошел бы. Возможно, это было его политической ошибкой, но отнюдь не духовной и нравственной. «Если бы тогда было телевидение, – говорил он в конце жизни при встрече журналисту Генриху Боровику, – я бы достучался до сердец большинства людей. Я бы победил. Но я старался как мог. На любой встрече с людьми, даже на улицах, в окопах, произносил свои речи, до изнеможения, до хрипоты. Ведь тогда не было даже микрофонных усилителей. Ах, если бы существовало телевидение!..»
Александр Федорович Керенский ясно видел разницу между народом и толпой. Народ – для него понятие возвышенное, сообщество прогрессивно думающих граждан, а толпа – стая людей с низменными инстинктами.
Глава шестая
События и люди
Известно, что президент Франции генерал де Голль завещал своему народу около полутора тысяч карикатур и шаржей, нарисованных на него, благо крупные черты лица к тому располагали – легко писалось бойким художникам. Но тем не менее генерал остался в памяти французов народным героем. Однако не так «повезло» Александру Федоровичу Керенскому, первому демократу во главе России, после сотен лет самодержавия повернувшему громадную страну к идеалам свободы. Как уже отмечалось, ему посвящен всего десяток карикатур, зато каких злых, проникнутых ненавистью к герою.
Уезжали из страны, уходили из жизни люди, знающие истинного Керенского, и постепенно в глазах и умах советских людей на основе этих живописных и газетных пасквилей вырисовывался определенный стереотип пустоголового и злобного неврастеника. Даже уважаемый человек, книголюб и известный фельетонист Николай Павлович Смирнов-Сокольский в тридцатые годы выступает на сцене с обозрением «Разговор с Керенским». Александр Федорович, окарикатуренный донельзя, предстает перед зрителем в виде большой куклы. Артист задает ей вопросы:
– Вы действительно считали себя вторым Наполеоном?
Кукла молчит.
– Или третьим?
Кукла молчит.
– Значит, вторым. Молчание – знак согласия, – резюмирует артист. – Почему же вы бежали не в форме императора, а в женском платье?
Кукла молчит.
– Понятно. Женское платье подходит вам больше, – шутит артист, но на этот раз, как и в течение всего обозрения, молчат и кукла и зрители.
– Ваш уход! Уход на свалку истории закономерен! – пафосно заключает артист и за ноги уволакивает со сцены куклу под редкие аплодисменты зала.
Обозрение вскоре снимают с репертуара. И уже в наши дни Керенский появляется на сцене Театра на Таганке. Спектакль ставит Юрий Петрович Любимов. Роль Керенского поручают Владимиру Высоцкому. Великие, честнейшие творцы – и Любимов и Высоцкий – даже они были под тяжелейшим прессом навязанного обществу стереотипа Керенского. Редчайший случай, когда спектакль с их участием выглядел неубедительно и шел недолго. Надуманный, лживо показанный Керенский как бы сам «мстил» за себя. Как он мечтал, особенно в последние годы жизни, о том, что о нем расскажут правдиво! С его слов. Поэтому эта книга выдерживается в хронологии его мемуаров, в его оценке событий и людей того давнего и волнующего времени. Но история лучше видится на расстоянии – и достижения героя, и его ошибки, – хотя он сам прожил до девяноста лет и весьма самокритично относился к своим поступкам и решениям. Однако несомненно – цель, поставленная им, была высока и патриотична, а дела – искренни и бескорыстны. В этом нельзя отказать ему и теперь, читая его мемуары и очередную главу из них – «На пути к демократии».
Период между роспуском Думы и началом Первой мировой войны был одним из важнейших в жизни России.
9 июля 1906 года бывший саратовский губернатор П. А. Столыпин был назначен председателем Совета министров. Он был красноречивым оратором, предприимчивым человеком. Николаю II нравился задором молодости, преданностью, готовностью исполнять задуманные царем изменения в избирательном законе. «Я всегда выступал против Столыпина, – откровенно признавался Керенский, – его тактический лозунг „Вначале умиротворение страны, а потом реформы“ казался мне ошибочным. Однако, несмотря на ошибки и даже преступления, остается фактом, что в его намерения не входило ни восстановление абсолютизма, ни уничтожение народного правительства. Он стремился лишь к установлению консервативной, но строго конституционной монархии».
Выступая на заседании IV Государственной думы, Керенский подверг резкой критике столыпинскую земельную реформу: «…он разжег в деревне пламя гражданской войны». Россия не желала, чтобы правительство прибегало к кровавым расправам с политическими противниками. После учреждения Столыпиным военно-полевых судов Л. Н. Толстой обратился к правительству с глубоко волнующим обращением «Не могу молчать!» и потребовал положить конец казням. Умеренный либерал и видный оратор Ф. И. Родичев с трибуны Думы назвал петли палачей «столыпинскими галстуками». Вот почему после падения монархии в 1917 году правительство демократической революции отменило смертную казнь за все без исключения преступления. Главным инициатором отмены явился министр юстиции Керенский. Эта судебная реформа была встречена ликованием народа, по этому поводу проводились праздничные демонстрации и парады войск. Позднее, учитывая разложение армии, Керенский был вынужден ввести смертную казнь на фронте. Но его вердикт в первом варианте сразу выдвинул Россию в число самых цивилизованных стран, где судебная реформа находилась на столь же высоком уровне.
Керенский внимательно относился к деятельности Столыпина и был поражен, когда узнал о его убийстве. Драма произошла 1 сентября 1911 года в киевском театре, в партере, в нескольких метрах от царской ложи, где сидел царь с дочерьми. Столыпин был смертельно ранен полицейским агентом, бывшим анархистом. Керенского смутило, что в Киеве Столыпин почему-то оказался без охраны. Убийца был казнен с необычной поспешностью, а до этого содержался в строжайшей изоляции. Видимо, охранка, стараясь ублажить высокопоставленных врагов Столыпина, смотрела сквозь пальцы на готовящееся преступление. Керенский делает вывод: «Столыпин был для Распутина чересчур независимым и честным». Александр Федорович не видит Распутина в сонме врагов отечества, но его фигура и огромное влияние при дворе весьма показательны для нестабильного состояния страны.
Именно в периоды распада империй, разрухи и нищеты как грибы появляются на свет мнимые ясновидящие, гадалки, якобы обладающие могущественным даром, посланным им свыше. Царский двор, за всю историю Романовых бывший не раз ареной интриг, подкупов и тайных убийств, открыто стал пристанищем проходимца, которому под стать эпитет «великий». Крестьянин села Покровского Тюменского уезда, он в молодости бродил по монастырям, вращался среди святош, странников, юродивых. Вскоре он сам стал «пророчествовать», собирая вокруг себя кликух. В деревне его прозвали «Гриша-провидец». Слухи о новом «святом» дошли до Петрограда, где в некоторых великосветских салонах широко распространился религиозный мистицизм. Там Распутин поменял свою фамилию на Новых. Не лишенный ума, хитрый мужик быстро приспособился к ханжеской обстановке сановных кругов. Распутина наперебой приглашали сиятельные дома. На истерических старух и скучающих барынь Григорий производил сильное впечатление не только необычным и загадочным видом, но и слухами о своей бесподобной мужской силе, что, впрочем, соответствовало действительности и, как ни странно, до наших дней бередит сознание обывателей. В центральной прессе появились заметки о якобы найденном фаллосе Распутина редкой величины, сохраненном одной из его поклонниц.
