Взор ее туп и страшен, как у хищного, дикого животного, она бессердечна и безумна, а если вооружена, то опаснее любого зверя, тем более когда ее дрессировщик хитер и коварен. Скажет: «Сковырнем Керенского!», «Первая пуля – Керенскому!» – сковырнут и пошлют пулю в лоб, как большевик Юровский царю.
Александр Федорович «обошел» толпу, не возглавил ее и не растворился в ее массе. Он пытался достучаться до сердца народа, неравнодушного к судьбе отечества.
В его личном архиве, хранящемся в библиотеке Гуверовского института, лежит весьма критическое письмо – крик души русской писательницы Павлы Тетюковой. История его появления там весьма любопытна. Письмо отправлено Керенскому в июле 1917 года. Получил ли он его тогда – неизвестно. К письму приложена объяснительная записка, под которой стоят инициалы «М. Б.» Возможно, ее автор – старый друг Керенского, бывший русский адвокат Василий (Базиль) Маклаков, очутившийся после Февральской революции во Франции. Возможно, кто-то другой. В любом случае – без согласия Александра Федоровича письмо не могло оказаться в его архиве. Вот эта записка, предваряющая письмо: «Занявшись разборкой архива русской писательницы Павлы Тетюковой, среди множества заметок, записей, статей я натолкнулся на конверт, пожелтевший от времени, с какими-то бумагами. Осторожно вынув несколько исписанных листов, тоже пожелтевших, я поразился, прочтя обращение на первой странице: „Министру Социалисту г. Керенскому“. История письма такова. Павла Тетюкова находилась в Петербурге, когда началась революция. Навидавшись всяких ужасов, она с трудом вырвалась из города на Сибирском экспрессе. Поезд повез ее по Восточно-Китайской железной дороге. Испытав ряд приключений (о них тоже есть записи), она добралась к себе на цементный завод на станции Заиграево, что между Иркутском и Читой. События угрожающе нарастали, и тогда Павла Тетюкова решила написать письмо Керенскому. Письмо ее было написано карандашом, и поэтому она обратилась с просьбой переписать его к служащему конторы завода, сыну одного из бывших ссыльных, Гришеньке Краевскому, обладавшему каллиграфическим почерком. (Гришенька, Петюшка… ласковое, нежное выражение имен в те времена, когда еще человек человеку не был объявлен другом, товарищем и братом. – В. С.) Ознакомившись с содержанием письма, он пришел в ужас: «Как, самому господину Керенскому? Нет, не могу. Если даже выгоните со службы, даже тогда не перепишу!» Его не выгнали. В городе Иркутске жил нотариус Александр Иванович Туманов, который вел дела завода и часто там бывал. Но и он категорически отказался помочь Тетюковой. Тогда она, не видя никакой другой возможности, хотя ее почерк был не всегда разборчив, старательно переписала письмо, от слова к слову пальчиком водя, и послала г. Керенскому. Теперь, значит, 52 года тому назад (в 1969 году – В. С.), я нахожу, что это письмо следовало бы придать гласности уже хотя бы потому, что, как я убежден, это ЕДИНСТВЕННАЯ РУССКАЯ ЖЕНЩИНА, решившая открыто и страстно стать в то смутное время на защиту своей родины. М. Б.».
«Министру Социалисту г. Керенскому.
Станция Заиграево, июль 1917 г.
Передо мною номер газеты, где черным по белому напечатано: «Министр Керенский обратился к Церетели с просьбой сохранить за собою один из портфелей».
Читаешь и недоумеваешь. В былые «скверные» времена до революции, читая о назначении лиц, ни по своему образованию, ни по наклонностям, ни по специальности не отвечающими данному назначению, разводили руками и думали: вот что значит своя рука – владыка. Приказ сверху – и неподготовленный человек садится на ответственный пост и губит дело. Ты должен молчать, а за протест тебя шпики потащат в тюрьму, даже не подслащенную, как ныне, геранями на окошечках, а министр останется на месте и будет чинить то же зло.
Наступила новая эра. Казалось, теперь все пойдет иначе. И первое министерство (правительство. – В. С.) давало на это надежды. Но как удар грома – приказ № 1 Совета рабочих и солдатских депутатов. (Приказ вышел за два дня до образования правительства. Керенский, как министр юстиции, утвердил его. – В. С.)
Никогда не задававшаяся целью осчастливить Россию, если бы я подписалась под такими приказом, то немедленно приказала бы себе отрубить руку, обрекшую сотни тысяч жизней на гибель и преступления. Нельзя было не знать, что вызовет этот приказ в темной массе. Всякий размышляющий человек должен был понимать, к чему он приведет в офицерской среде. Результаты налицо. Буря аплодисментов издавшему, сочинившему и санкционировавшему миллиарды плевков, оскорблений ни в чем не повинным офицерам всех рангов, заслуженным, раненым, имевшим за храбрость золотое оружие.
Второй шедевр – амнистия преступного элемента, свободный проезд этого элемента во всех классах по всей России. Опять десятки тысяч поджогов, убийств, грабежей. Опять напрасно загубленные тысячи людей, борющихся с этим преступным элементом, но… аплодисменты, аплодисменты и аплодисменты каторжников, убийц и бродяг по адресу «освободителя» (речь идет об амнистии всех политических заключенных, в том числе большевиков, среди которых действительно было немало убийц. К примеру, большевик Ермаков, расстрелявший царскую семью, был каторжником, сосланным в Сибирь за убийства и ограбления. – В. С.).
Великодушие по адресу Финляндии – и снова аплодисменты. Мир без аннексий и контрибуций – непротивление этому лозунгу. Уход Милюкова, Гучкова. Ваше великодушие – скатертью дорога, плакать или жалеть не будем. И затем рассовывание портфелей кому попало и как попало. Бегство армии. Ваше красноречие. Из трудности или каких-либо иных причин – дифирамбы по Вашему адресу с уверенностью, что Вы поднимете дух армии, двинете ее на врага своим красноречием. Вы двинули, но ту часть, которая гибла уже от приказа № 1, которые пошли бы и без Вашего красноречия. Я, женщина, видела в приказе № 1 только провокацию, могущую привести Россию к гибели. Как же просмотрели это Вы, люди, приготовившиеся к лепке новой России. Если я хочу вышивать какую-нибудь картину или лепить статую, то намечаю заранее тип, контуры, размеры. Иначе мои сотрудники: один вылепит торс Венеры, другой – ногу пигмея, третий – шлем римского гладиатора, четвертый даст в руки моей статуи букет хризантем, а пятый оденет в костюм от Пакена. К тому же я сама вылеплю ей голову Козимо Медичи. Это и будет та самая картина, план которой не был заранее намечен.
Ни один из вас не осмеливался перечить другому, какую бы несообразность ни проводил другой в жизнь. Вы боялись шатать друг друга, ибо вас уже шатал С. С. и Р. Д. Эта же боязнь заставила держать под спудом документы о Ленине, доставленные Переверзевым. Результаты налицо.
Разрушение железных дорог шло столь энергичным темпом, что мы теперь находимся если не на краю гибели, то уже в самой трясине. Нужна крепкая рука, которая могла бы заставить опомниться заблудшую овцу – мастерового, решившего, что весь мир для него.
Телеграммы срочные идут по 18 суток. Министерство почт и телеграфов, не имевшее до сих пор министра, никогда не приходило в такой упадок (министерства такого не было. Имеется в виду сфера почт и телеграфов. – В. С.). Церетели очень неглупый человек, идеалист, безусловно честный человек, хотя бы потому, что имел мужество осознать свои ошибки, прекрасный, зажигающий оратор и никакой министр. Там нужна вдумчивая канцелярская работа, а не полет фантазии. Зачем заставлять человека, владеющего кистью художника, колоть дрова. Результаты и тут налицо.
