Министр иностранных дел… Но ведь, право, недостаточно говорить «пардон» и «мерси», чтобы получить основание быть этим министром (говорится о М. И. Терещенко, обладавшем прекрасными светскими манерами. – В. С.). Правда, иностранные державы почти прекратили с нами всякие отношения, и потому этот пробел не так заметен.
Бог простит, вероятно, министра Чернова за все то зло, которое он и Шингарев причинили России своими мудрыми распоряжениями, а главное – непротивлением злу (В. М. Чернов – министр земледелия Временного правительства второго состава, прозванный «мужицким» за ставку на «крепкого» мужика. А. И. Шингарев – предыдущий министр земледелия. – В. С.).
Уже середина июля, а пробужденная большевиками деревня Нееловка, крепко вцепившись в глотку деревни Гореловки, шаром катаются по окрестным помещичьим землям, боясь хоть пядь уступить друг другу, мешая и помещику сеять, и самим работать на своей земле. Будем пухнуть с голода, что уже теперь практикуется во многих местах. Еще один результат.
Смертную казнь возобновили, но когда?.. Когда сотни тысяч лучших сынов России были загублены безответственными солдатами в Кронштадте, Гельсингфорсе, Або и проч. и на всех фронтах, солдатами, стрелявшими в своих офицерах за честный призыв на борьбу (приказ № 1, не ты ли виновник этого?).
Так протекали Ваши счастливые дни среди аплодисментов, пока в них не ворвались жутким диссонансом звуки пулеметов на улицах Петрограда. Это было ответом на благородное непротивление злу – Ленинской пропаганде, которую культивировали власть имущие, как некий махровый платок. Пожали и плоды своих рук, защищавших всей силой власти Ленина – как бы кто его не обидел, не выселил из дворца Кшесинской.
Вы сами чуть не были арестованы, Чернов избит, и вдруг оказалось, что выгнанный за превышение власти ген. Корнилов (он осмелился вытребовать для охраны две роты без санкции С. С. и Р. Д.) был на сей раз слаб. Дело коснулось вас. Воспитанные по Вашей указке люди хотели арестовать Вас же. Вы бежали. Они вздули своего же собрата Чернова, буржуев-министров, увы, уже не существовало.
Еще фраза, характеризующая, как обстоит дело в армии. «Солдаты, расстреляв все патроны, отбивались штыками и камнями против пулеметов и пушек» – так гласит донесение в газете Изв. С. С. и Р. Д. А что думает военный министр?
Будьте милостивы к России, осознайте свою непригодность как министр и дайте ген. Корнилову возможность исправить испорченное четырьмя месяцами полной неразберихи. Отдайте Колчаку пост военного министра, ну, будьте милостивы к России, дайте ей возможность оправиться. Вы – человек даровитый, талантливый, Вы найдете, куда применить свое дарование, кроме военного и морского дела, вам незнакомого.
Ведь все здравомыслящие люди России с ужасом смотрят на дилетантов, играющих Россией, но боятся говорить, ибо за Вами власть, и, может быть, мне предстоит за это откровенное письмо любоваться геранями в облагороженной камере тюрьмы.
Но все равно, больше нет сил молчать. Чаша терпения переполнилась. Ведь наука ваша происходит на живом теле России и Ея населения. Закричат люди криком: дайте порядок, дайте возможность жить и дышать не только каторжникам и убийцам!.. Вам аплодировали, пока вы обещали и разрешали, но вот вы разрешили всё, больше ни давать, ни обещать нечего… и по Вашему адресу посыпались проклятия за обманутые мечты.
Павла Тетюкова».
Она была не единственной русской женщиной, столь беспощадно и «боевито» относящейся к Керенскому. Арестованный им, но избежавший суда бывший дворцовый комендант генерал Воейков с удовольствием замечает в мемуарах, что, когда Керенский делал доклад в Нью-Йорке, в театре «Сенчури», в присутствии 5000 человек, спустя тридцать лет после событий 1917 года, «к нему перед докладом приблизилась дама с букетом цветов в руках и нанесла оскорбление действием». Это, однако, не помешало неустрашимому Керенскому начать доклад. Еще ранее, во Франции, на одном из его многочисленных докладов на тему «Канун февраля» он сказал, что «не февраль развалил армию, на что раздался женский голос: „А приказ № 1!“ Ответом был истерический возглас лектора: „Вы ошибаетесь, мадам!“
Ошибочность этого приказа Александр Федорович признал и уже через неделю после его выхода с помощью Гучкова изымал, где было возможно. Урон революции приказ нанес значительный, но, конечно, не он один был причиной ее провала. А причин было несколько. Они выявятся и станут со временем понятны Александру Федоровичу. Таких яростных максималистских критиков, как Павла Тетюкова, у Керенского было немного. Пять тысяч (!) эмигрантов пришли на встречу с ним в театр «Сенчури», приветливо встретили и тепло проводили. Не мог он объяснить каждому своему критику, что Деникин, Корнилов и другие генералы были непримиримо настроены против роли Советов в управлении армией или, как Колчак, не могли найти с ними общий язык. Модель управления страной с участием Советов, по сути его детище, являла собой реальное участие широких слоев населения в деятельности правительства, которому Советы отдали все полномочия. Они мыслились «совещательным органом и сделали много полезного», как признавал Керенский, в том числе и в войне с Германией. Он не мог предположить, что они быстро большевизируются. И Ленина он не защищал, но относился к его действиям беспечно. Выжидал, когда он образумится, верил ему, что большевики дождутся выборов в Учредительное собрание, где будут решаться все вопросы государственного устройства. Он мечтал о создании коалиционного правительства, в которое войдут все партии России, войдут большевики и подчинятся решению большинства.
Это было его роковой ошибкой, но он строил Россию по образу и подобию самых цивилизованных стран мира, и к октябрю 1917 года в ней царила невиданная в Европе политическая свобода. Александр Федорович делал уступки кадетам, когда они, по некоторым пунктам несогласные с ним, отказались от участия в правительстве. В знак протеста даже вышел в отставку, но правительство не приняло ее, а кадетская партия, пожалуй самая влиятельная в то время, была достойно представлена в составе кабинета министров. Он считал, что создание коалиции всех демократических партий на тот момент было важнее того, кто лично из их представителей станет членом правительства. Предложили меньшевики Церетели, умного человека… Откажись он от его услуг – мог бы поссориться с меньшевиками, что было крайне нежелательно – меньшевики и эсеры составляли большинство в Советах. Эсеры по своим позициям были весьма близки к большевикам, и многие вскоре перешли на их сторону. Мог ли он предположить это? Вряд ли. Но по твердому убеждению оппонентов, должен был предвидеть все. Старался объять необъятное. Не получилось. И наступила разруха, голод, в стране, на руку большевикам, создавалась напряженная экономическая ситуация. Мог, ли он стать той сильной рукой, подавляющей завоевания демократии и устанавливающей порядок, близкий к монархическому? Наверное, нет. Ни по убеждению, ни по своему характеру. Он был за установление «госпорядка», но не при помощи диктатуры. Он рассчитывал на принятие народом своих принципов, и поначалу ему светила удача, когда правительство и народ были настроены на одну демократическую волну. Потом страну, как лодку, стали раскачивать внутренние разногласия в партиях, большевики с помощью немцев и вождь пролетариата Ленин, силу личности которого и коварство он недооценил…
