— Кто-нибудь это видел? Ваши манипуляции с чужой могилой?
— Никто не видел.
— А родственники, друзья, знакомые вашей Валентины? Вы же на похоронах не одна были.
— Все они к тому времени уже ушли.
— Могильщики?
— Говорю же, все уже ушли.
— Все равно кто-нибудь мог обернуться и заметить, как вы возитесь у соседней могилы.
— Весь процесс занял у меня несколько секунд. Я сделала вид, что удручена горем и просила оставить меня одну ненадолго. Мне кажется, родственники решили, что я хочу напоследок высказать покойнице все, что не решалась сказать ей при жизни, благо что теперь она ничего не сможет мне ответить. Но мне все равно, пусть думают что хотят. Так вот, флешки я убрала, камешек поправила, так что ничего не было заметно. И все эти дни была совершенно спокойна за безопасность Лениных флешек. Но когда сегодня утром мы с Васей — это мой двоюродный брат — поехали навестить могилку Валентины, я услала Васю за цветами, а сама сунулась к тому камешку.
— Под снегом его было непросто найти.
— Но я нашла! И представьте себе, под камнем уже ничего не было!
— А вы уверены, что это был тот самый камень, а не какой-то другой? Под снегом их легко спутать.
— Камень там был один. И под ним я сделала свой тайник. Я думаю, что флешки украли прямо в четверг днем или вечером.
— Почему?
— Потому что ночью выпал снег.
Подруги смотрели на Эмму Леонидовну, ожидая пояснений.
— Так вот, еще до того как в ночь с четверга на пятницу во всем городе выпал снег, кто-то нашел мой тайник и забрал из него флешки. Снег на могиле Коли, когда мы сегодня туда приехали, был не поврежден, но флешек там уже не было. Значит, вывод из этого какой?
— Флешки забрали еще до снегопада.
— То есть в четверг днем или, самое позднее, во второй половине дня.
— Но кто мог это сделать?
— Вот и я думаю — кто?
— У родственников этого Коли внезапно проснулись чувства к усопшему?
— Могли бы в таком случае не только мои флешки забрать, но и могилу хоть немножко привести в порядок. Но нет, там как все было неухоженное, так и осталось.
— Сотрудник кладбища случайно перевернул камень? Сторож или кто-то в этом роде?
— Я спрашивала. Пошла в администрацию, сказала, что готова заплатить вознаграждение и даже деньги и свой номер телефона оставила в дирекции, обещая заплатить еще. Но вот уже вечер, а никто из сотрудников так и не откликнулся на мое предложение. А оно было щедрым.
— Насколько щедрым?
— Очень щедрым!
— Но все-таки насколько? Можете назвать сумму?
Подруги настаивали, памятуя о всегдашней бережливости бухгалтерши. Но она назвала точную цифру своего вознаграждения — пять тысяч, и у подруг отвисли челюсти. Отдать пять тысяч для Эммы было все равно что для иного человека расстаться с пятью миллионами.
— Сколько же там было флешек?
— Две. Одна черненькая, другая беленькая.
— За две флешки — это более чем щедро.
— Я знаю. Но я была в панике. Думаете, эти люди решили, что можно стрясти с меня еще больше? И теперь они меня маринуют? А потом позвонят и потребуют в два раза больше?
В голосе Эммы Леонидовны слышалась надежда. Видимо, ее и впрямь сильно прихватило, если она, скряга из всех известных скряг, просто мечтает, чтобы кто-нибудь попросил у нее еще больше денег. Да для Эммы Леонидовны отдать пять тысяч из своего кармана было все равно что иному отдать пятьдесят или даже пятьсот тысяч. Женщина, которая трясется над каждым рубликом, вдруг легко и без всяких гарантий расшвыривает пятитысячные бумажки перед могильщиками. Это могло говорить очень о многом. Но о чем именно?
И все же во всем этом рассказанном Эммой Леонидовной было что-то очень странное, отчего подруги вдруг занервничали. Хотя, казалось бы, с чего им нервничать? Эта история их лично напрямую никак не касалась. Это проблема бухгалтера и ее сына, а никак не их. И вот, поди же ты, девушки теперь сидели и переживали.
Глава 4
И все было именно так вплоть до той злополучной минуты, когда Верочка вдруг нарушила молчание и спросила у Эммы Леонидовны:
— Так и что же вы хотите от нас?
— Найдите их!
— Кого?
— Флешки!
Сказано это было с таким надрывом, что подруги даже оторопели.
— Как это найдите?
— Вы это серьезно?
— Умоляю!
— Эмма Леонидовна, да мы и не против. Но что мы можем сделать?
— Девочки, я чувствую, что за всеми этими пожарами, кражами и ограблениями стоит один и тот же человек. Тот, от кого убежал мой сын!
— Вы же говорили, что ваш сын в командировке.
— Он уехал, верно. Уехал отчасти по делам, а отчасти потому, что боялся за свою жизнь.
Дело становилось все увлекательней и увлекательней.
— Лене угрожали какие-то люди, — продолжала Эмма Леонидовна. — Он был вынужден уехать. Командировка — это только предлог, чтобы исчезнуть из города.
— Кто ему угрожал? И почему?
— Подробностей не знаю, Леня мне толком ничего не объяснил. Но я так поняла, что он с коллегами-журналистами готовил серию разоблачительных материалов по поводу одного очень крупного чиновника. В чем именно был замешан этот человек, я даже не догадываюсь. Леня ни за что не хотел мне этого говорить. Но он сказал, что если это будет опубликовано, то произведет эффект взрыва, от которого многие нынешние руководители полетят со своих постов.
Подруги поежились. Им совсем не хотелось впутываться в такое серьезное дело. Где они, а где большие руководители. Девушкам бы со своим собственным руководителем Павлом Семеновичем сработаться, где уж там за чужими гоняться.
Но Эмма Леонидовна продолжала рассказывать:
— Работали они вчетвером — Леня и трое его помощников. И в ночь перед своим отъездом Леня был страшно напуган. Он сказал, что одного из их журналисткой группы уже убили. Другого поколотили, но он вроде жив, хотя и находится сейчас в больнице. А еще одну девушку похитили, судьба ее неизвестна. И что из них четверых он остался один и чувствует, что за ним тоже скоро придут.
— И после этого он сбежал?
— Да.
— Не скажете куда?
— Я не знаю. А если бы и знала, то никогда не сказала. Поймите меня правильно, девочки, сын у меня один. Я отдала его воспитанию всю свою жизнь, так что рисковать им я не могу.
— Но если эти злодеи охотились за информацией, которая была на флешках вашего сына, и они же охотились за флешками, то теперь и флешки, и информация уже у них.
