С Верой Муштаковой они вместе учились в школе имени Гнесиных с шестого класса. Она была арфистка, и неплохая арфистка. Но главное ее достоинство было не в этом. Она была невероятно красива. Золотистые волосы, голубые глаза в пол-лица, умопомрачительной длины ресницы — одним словом, так не бывает. Девчонки тихо и люто завидовали ей, ребята трепетали, робели, боялись подойти: вокруг Муштаковой всегда толпились старшеклассники. Валерка тоже побаивался Веру, хотя с остальными одноклассницами чувствовал себя весьма уверенно. Иногда на уроках оборачивался в ее сторону и смотрел на чистое, точно мраморное лицо, как смотрят на картину в музее. Верка рассеянно улыбалась, покусывая кончик карандаша, — она не была зазнайкой. Похоже, общее поклонение не избаловало ее, а, наоборот, обременяло, как и всякая слава и известность.
Стояла весна, замечательная, полнокровная весна, когда до начала каникул остается всего ничего, когда так тянет на улицу из душных, переполненных классов, а над тобой, словно дамоклов меч, висит контрольная по английскому и прочие гадости. И вместо того чтобы ходить и рвать едва распустившуюся сирень или гонять в футбол на школьном дворе, нужно сидеть в кабинете, сначала тупо зубрить английские времена, а потом писать долгую и совершенно невозможную контрольную, зная заранее, что все равно тебе обеспечена твердая тройка.
Как-то так получилось, что по английскому задолжали именно они, Рыбаков и Муштакова. Седая, с рыбьим взглядом Анна Егоровна, отдуваясь от жары, посадила их в пустой класс, отметила задание в учебнике, каждому свое, и ушла в буфет пить кофе. И они вдруг проговорили почти час, не закрывая рта и позабыв о ненаписанной работе. А потом лихорадочно делали сообща оба варианта и насажали столько ошибок, что вернувшаяся Анна Егоровна посмотрела на них с изумлением, смешанным с ужасом.
— Как же так? — горько сказала она, покачивая гладко причесанной головой. — Ведь мы проходили это целый год!
Вместо троек оба, и Валерка, и Вера, получили пары. Но почему-то их это совсем не расстроило. Из школы они пошли вместе, но домой попали лишь поздно вечером, Вера в одиннадцать, а Валерка соответственно в двенадцать, потому что жили они в разных концах Москвы.
С этого дня все и началось. Валерка с удивлением обнаружил, что обожествляемая всеми девочка — обыкновенная, самая простая, готовая весело хохотать над приколами и целоваться в углу школьного двора, за помойным баком. Конечно, Веру пытались у него отбить, не на необитаемом же острове они находились. Но она держалась стойко и, похоже, была всерьез влюблена в Валерку. Об этом говорило все: и сияющий взгляд, которым она встречала его, и упорное нежелание замечать пристальное внимание остальных, и то, с какой легкостью, не ломаясь, приехала она к нему домой, когда Валеркина мать улетела на похороны брата в Петербург, и осталась на ночь, наплетя дома с три короба про заболевшую подругу.
В классе никто не сомневался, что после выпускных они поженятся. Так и получилось. Кончились две серии экзаменов — сначала школьных, затем вступительных в консерваторию, и новоиспеченные студенты сыграли свадьбу. Народу была тьма, все веселились, желали счастья молодым — словом, гуляли от души. Среди общей радости недовольным оставался лишь один человек — Валеркина мать. Ее бы воля, никогда бы не дала сыну жениться в восемнадцать лет. Но кто ее слушал? Отца у Валерки не было, растила она его всю жизнь одна, не проявляя особой строгости. Вот и вырастила, на свою голову. Вера ей не нравилась ужасно. Она сама не могла толком объяснить почему — девочка вроде и приветливая, и ненаглая, и профессию имеет в руках, нахлебницей не будет. А вот нет же, что-то так и свербело внутри.
Вера поселилась у Валерки. Молодая семья вела классический для студентов-молодоженов образ жизни. Всем хозяйствам заправляла Валеркина мать, а ребята заявлялись домой только ночевать, целый день торча в консерватории. Жизнь была веселой, беззаботной, в ней существовал только один недостаток — стесненность в средствах. Оба, и Валерка, и Вера, подрабатывали в разных коллективах, играли на презентациях, заменах и прочих шабашках, но все это в свободное от учебы время. А его было немного. К пятому курсу они наконец созрели: сыграли конкурс в не так давно образовавшийся Московский муниципальный. Перспективы у оркестра были хорошие, он уже довольно много гастролировал, и, в отличие от многих других коллективов, молодежь здесь охотно принимали на работу.
Двадцать два года, красавица жена, на которую оборачиваются на улице, престижная, хорошо оплачиваемая работа, и через год — предложение сесть за первый пульт. У кого от всего этого не начнется головокружение, хотя бы самое легкое? Валерке казалось, что в его жизни нет места никаким проблемам, все получалось, как в детстве, само собой, без усилий. Вера виделась ему неким волшебным талисманом, с которого началась череда его удач во взрослой жизни. Он уже не мыслил себя без нее.
А потом были первые длительные гастроли в Амстердам. И там с Веркой, умницей Веркой, гордо смотрящей на всех, кто пускал по ней слюни, что-то произошло. Ей было абсолютно нельзя пить водку. В студенческой компании они в основном хлестали дешевенькое вино, изредка позволяя себе коньяк. Но в оркестре были другие, гастрольные правила. Вера от двух стопок пьянела, начинала тоненько и визгливо хихикать и вообще становилась неузнаваемой. На следующий день она совершенно ничего не помнила, смотрела невинными широко распахнутыми глазами, с ужасом выслушивая про себя сногсшибательные подробности.
В последний вечер перед отъездом Валерка зашел к себе в номер после концерта, в котором жена участия не принимала, и застал ее в постели с запасным ударником. Все было настолько недвусмысленно, что Валера просто обалдел. Тем более что за пять прожитых лет Верка никогда не давала ему повода для ревности. Тогда, в гостинице, он сдержался, дал Леше несильно в морду и выкинул его из номера. А по прилете домой разразился страшный скандал. Настоящий, с криками, битьем посуды и рукоприкладством. Валерка сам не ожидал от себя такого бешенства. Верка, притихшая, испуганная, сидела, сжавшись на табурете в углу кухни, и, всхлипывая, виновато кивала головой. Говорила, что сама не знает, как это получилось, что любит Валерку и согласна любой ценой искупить свою вину. Они помирились. Неделю Верка ходила в темных очках, скрывая от насмешливых взглядов фингал под глазом, потом все начало забываться. Но Валерка уже опасался следующих гастролей. И, как оказалось, не напрасно. Стоило им улететь, как все обещания, данные Веркой, испарились у нее из головы. Напрасно Валерка старался удержать ее от выпивки, сделать это было практически невозможно, особенно когда находишься постоянно на виду и за тобой наблюдает множество неумолимых и насмешливых глаз. Не успел он на секунду отвлечься, как Верка уже была хороша. На сей раз она спуталась с кларнетистом, бесконечно гуляющим налево от своей зашуганной, тихой жены, работавшей в оркестре скрипачкой. Все произошло как и в прошлый раз. А дальше стало повторяться с устрашающей регулярностью. Гастроли, пьянки, гульба, потом выяснение отношений, Веркины слезы, просьбы о прощении, и снова поездки, и опять все сначала. Они перестали мириться и только ссорились. Он прогонял Верку, та уезжала домой, к родителям, Валеркина мать радовалась, уговаривала подать на развод. Но он почему-то не мог этого сделать, а ехал на другой конец города и привозил жену обратно. Она охотно возвращалась, и так продолжалось бесконечно. Потом и гастроли стали не нужны — Верка гуляла в Москве, исчезала после работы, не приходила ночевать. Конечно, нужно было расстаться, и немедленно. И Валерка был уже готов к этому. Но неожиданно все изменилось.
