Ирке вдруг показалось, что она окаменела и не может двинуть ни ногой, ни рукой. Она в страхе пошевелилась. Нет, вроде все в порядке — жива, здорова, и даже есть хочется. А вот жить абсолютно не хочется, нисколечко.
Странно, она не испытывала по отношению к Виктору ни злобы, ни отвращения, ни страха. Он не стал ей противен, хотя она отдавала себе полный отчет в том, что он преступник, хладнокровный, циничный и, видимо, очень опасный преступник, явно приложивший руку к устранению Кретова. Она по-прежнему думала о нем с нежностью, и это было ужасней всего.
Дверь приоткрылась, в кухню просунулось круглое Сонино личико, обиженное и наивное. Голоса в комнате сразу зазвучали на форте.
— А я говорю, нечего курить в квартире, на это балкон есть!
— Пошли вы со своим балконом! Там черт ногу сломит, его сначала разобрать надо!
— Вот и займись! Ты мужик, так и разбирай, чем лежать вверх брюхом!
Сонечка поспешно прикрыла дверь, страдальчески зажала уши ладонями:
— Мам, я не могу. Достали они меня своими воплями!
— Сейчас. — Ирка сделала над собой чудовищное усилие, очнулась от оцепенения, встала, погладила дочку по голове: — Сейчас, Сонечка, я их уйму. Не расстраивайся. Хочешь, пирог испечем?
— С вишней? — оживилась Соня. — У нас есть в морозилке. Бабушка вчера покупала.
— Хорошо, хочешь с вишней, — значит, с вишней.
Ирка полезла в духовку за противнем. Сейчас она ничего не может сделать, завтра в пять концерт, на который Горгадзе пригласил новых спонсоров. Она должна отыграть его любой ценой. А вот потом ей предстоит решить трудную задачу: спасти Алю и Валерку, не погубив при этом Виктора. Ирка еще не знала, как она сделает это, но впереди на раздумья была целая ночь.
33
— Эй, лучшая скрипачка оркестра, вставай! — Васькин голос звучал словно из глубокого колодца, одновременно гулко и отдаленно. Алька с трудом разлепила веки и непонимающе огляделась вокруг.
— Проснись. — Чегодаев сидел на постели и говорил в самое ее ухо: — У тебя концерт сегодня, забыла?
— Я же оглохну, — поморщилась Алька, отстраняясь от Васьки.
— Так я тебя уже десять минут бужу — никакого толку.
Голова у Альки гудела, точно с перепоя, глаза закрывались. Две ночи, проведенные без сна, и полтора дня на свежем воздухе сделали свое дело — навалилась жуткая сонливость.
— Сколько времени? — Алька пошарила под подушкой в поисках часов.
— Десять.
— Ничего себе!
Она быстро вскочила. Васька продолжал спокойно сидеть все в той же позе, наблюдая, как Алька одевается.
— Мне ехать самой или ты меня отвезешь? — Его молчание и странный, отстраненный взгляд начинали ее пугать.
Он не пытался, по своему обыкновению, ни обнять ее, ни поцеловать и, казалось, ждал, когда она наконец соберется.
— Езжай сама, у меня еще много дел. — Чегодаев встал, подошел к Альке, слегка дотронулся до ее лица и тут же убрал руку.
— Ты помнишь, что мы собирались делать сегодня? — спросила Алька.
— Помню. После концерта все и обсудим. Поедем в одно очень милое место и там все решим. А сейчас беги. Машину возьми. У тебя деньги есть?
— Есть.
— На еще. На всякий случай. — Васька вынул из кармана будто заранее приготовленный стольник и протянул Альке. Она молча положила его в сумочку и пошла в прихожую. На пороге обернулась:
— Паспорт Саврасенкова забрать у тебя?
— Зачем? Пусть остается у меня. Для чего тебе лишний раз рисковать?
— А тебе?
— Я по следам Крета не таскался, про меня никто не знает. Во всяком случае, пока.
— Хорошо, спасибо тебе.
Алька застегнула куртку, откинула назад волосы, посмотрела на Чегодаева в нерешительности:
— Вась!
— Да.
— Я хотела сказать…
— Иди, а то не успеешь собраться.
— Подожди. — Она неловко ковырнула ботинком коврик у двери. — Ты… прости, ладно?
— О чем ты? — пожал плечами Васька, но к Альке не подошел, остался стоять в дверях комнаты. — Нет проблем.
— Пока. — Алька захлопнула дверь и, не дожидаясь лифта, побежала с третьего этажа…
Домой она попала в половине двенадцатого — на окружной, между Варшавкой и Рязанским проспектом, машины стояли в сплошной пробке. Она приняла душ, выпила кофе с бутербродом, достала скрипку. Проиграла несколько раз свое соло, взглянула на часы. До явки в Большой зал консерватории четыре часа. Она слегка поколебалась, потом сложила инструмент, аккуратно засунула в пакет концертное платье, лодочки, сделала макияж. Потом, подумав, вытащила из тумбочки оба послания с предупреждением и, заложив их в записную книжку, сунула в сумку. Вечером она покажет их Чегодаеву, в конце концов, это тоже вещественное доказательство, и еще какое.
Трамвай подошел быстро и ехал всего минут пятнадцать. Алька скорым шагом миновала знакомый уже путь до административного корпуса Матросской Тишины, мысленно заклиная судьбу, чтобы повезло и тот, кто нужно, оказался на месте.
В кабинете сидел все тот же конопатый капитан, которого бросила жена. Он равнодушно и устало взглянул на Альку, не узнавая ее.
— Я была у вас месяц назад, — напомнила она ему.
— И что?
— Просила свидание с подследственным Рыбаковым, потому что являюсь его невестой.
— А, — кивнул веснушчатый. — Помню. Вам же дали свидание.
— Да.
— Чего же вы хотите?
— Я хочу узнать, когда его можно будет увидеть еще раз. Хоть на чуть-чуть.
— Никогда, — с видимым удовольствием проговорил веснушчатый.
— Почему? — испугалась Алька. Ей сразу представилось, что Валерка что-нибудь натворил в заключении, нарушил режим и теперь его лишат свиданий или, еще хуже, переведут куда-нибудь.
— Да потому, что подследственный Рыбаков отказался от свиданий с вами, равно как и от регистрации брака. И я его полностью одобряю, весьма разумный и благородный поступок. Он же на сто процентов будет осужден, вы что, станете его ждать восемь-девять лет? — Он насмешливо смотрел на Альку, светлые глаза его оживились.
— Вы меня обманываете, — недоверчиво сказала Алька. — Я вам не верю.
— Показать вам его отказ? — Капитан поднялся и направился к стеллажам с картотекой. Ему явно было не лень отыскать для Альки нужную бумажку. Теперь, на его взгляд, все происходило по порядку, так, как и должно было быть: любят хороших, тех, что на свободе, а плохих любить нечего, они должны сидеть в тюрьме.
— Не надо. — Алька встала и, не попрощавшись, вышла за дверь.
