Платье оказалось действительно очень красивым. Светло-серого цвета, почти пепельное. Классического покроя, подчеркивающее фигуру, длиной до середины икры. К нему мне услужливо предложили туфли. Когда я это надела… До меня окончательно дошел смысл фразы «выглядеть на все сто». Цвет платья подчеркивал цвет моих глаз, а его фасон показывал в выигрышном свете мою фигуру и скрадывал все недостатки.
«Что ж… Правы классики, когда говорили, что женщину делает одежда».
Громов, увидев меня, произнес только одну фразу:
— Лера, позвольте пригласить вас отобедать со мной.
— Легко! — ответила я; весь мир в этот день казался мне сплошным чудом.
— Только можно попросить?..
— О чем?
— Останьтесь в этом наряде…
— Я же вам говорила, это ваше платье, — тотчас подхватила продавщица.
Я улыбнулась ей и пошла к кассе оплачивать покупки. Да… Именно эти вещи я и хотела купить, и сколько бы они ни стоили, я их возьму. Тем более что в последнее время я жила так уединенно и экономно, что вполне могу позволить себе чуть-чуть потратиться. Я уже достала кредитку, как вдруг поймала на себе совершенно обалдевший взгляд Громова.
— Лера! — только и произнес он.
Весь его вид говорил о том, что женщина не должна платить за свои наряды сама, что это просто немыслимо. Да, видимо, жена хорошо его вымуштровала в этом смысле…
— Позвольте, — остановил он меня. — Я, наверное, старомоден, но я не могу…
Мы в упор посмотрели друг на друга.
— Я тоже старомодна, — ответила я. — И тоже не могу позволить мужчине оплачивать мой гардероб. С какой стати?
— Лера… Я ничего такого не имел в виду. Просто у вас возникла проблема, и ее нужно решить.
— Вот мы ее и решим.
— Не будьте ребенком. Мне это совершенно ничего не стоит. И потом… Мне приятно это для вас сделать.
Он замолчал, давая мне право выбора. Я могла и дальше настаивать на своем, размахивая перед ним собственной декларацией независимости и принципами. Но мой внутренний голос нашептывал, что этим я окончательно разрушу то хрупкое чувство взаимопонимания, которое зарождается между нами. Я посмотрела на него и ощутила приятное волнение, охватившее меня. Будто сотни бабочек где-то глубоко внутри взмахнули своими невидимыми крыльями.
— Хорошо, — ответила я и спрятала карту в сумку.
Громов отправился к кассе, всем видом показывал, что он доволен тем, как все складывается. Он обернулся ко мне и широко и искренно улыбнулся. А тем временем ко мне подошла продавщица и шепнула:
— Это платье непременно принесет вам удачу.
* * *
Обедали мы в небольшом, но очень уютном ресторанчике. Мы почти не разговаривали, да это было и ни к чему. Медленная, чарующая музыка точно убаюкивала нас, притупляя бдительность, и тихая истома исподволь прокрадывалась в душу. Нам было легко и спокойно. Никогда прежде ни с одним мужчиной я не испытывала такого чувства. Я смотрела на Громова и чувствовала, как тону в его глазах.
И нет мне больше спасения. Громов разлил вино по бокалам, немного помолчал, а потом сказал.
— Давайте выпьем за сегодняшний день.
— Да, — откликнулась я, — чудесный день.
— Спасибо вам, — неожиданно произнес Громов.
Да… Это действительно был один из самых счастливых дней в моей жизни.
Правда, закончился он куда прозаичней, чем начинался. Громову позвонили на мобильный и что-то долго говорили. После чего он произнес только одно слово: «Еду». Конечно, извинился передо мной и сказал, что его шофер уже выехал и отвезет меня в усадьбу.
И больше я Громова не встречала. Но думала… думала я о нем постоянно и не только потому, что меня к нему по-прежнему тянуло. Нет… Я лучше узнавала усадьбу и начинала больше понимать его как человека. Помните, как Пушкин дал Татьяне Лариной возможность узнать Онегина? У него дома. Она видела его вещи, читала его книги и постепенно понимала человека, которого любила. Я, конечно, не Татьяна Ларина, но некоторые вещи помогли мне лучше понять Матвея Громова. А поняв, задать вопрос, который волновал меня изначально: что же он за человек? Общаясь в усадьбе со слугами, я заметила, с каким уважением и преданностью они к нему относились. И частенько подчеркивали, что Громов честный и справедливый человек. А еще… Что он безумно любил жену. Точнее, любит и сейчас. А главное, не перестает ждать ее возвращения. Об этом я, конечно, расскажу Ксении, и она обязательно подскажет мне какой-нибудь ход. И пока я суетилась на ее маленькой кухне, стараясь, навести последний глянец перед приездом подруги, память услужливо подбрасывала мне обрывки других происшедших событий.
ПРЕВРАТНОСТИ ЛЮБВИ
Спустя несколько дней, после моей поездки с Громовым, я решила по мере сил осмотреть усадьбу. На первом этаже из большого холла наверх вели две лестницы, поддерживаемые колоннами. Подняться по ним мне было еще слишком тяжело, поэтому я пошла по длинному коридору, ведущему в другое крыло усадьбы. И вскоре оказалась перед дубовыми дверями. Немного поразмыслив, все-таки решилась их отворить. И вошла в комнату, сплошь заставленную стеллажами с книгами. Это были выдвижные шкафы, расположенные в два яруса и соединенные между собой небольшой лестницей. А посередине комнаты стоял огромный стол из натуральной карельской березы, обитый зеленым сукном.
«Да, — подумала я, — вот здесь я и буду работать». Я села за этот стол и почувствовала себя очень уютно, определенно, дело будет двигаться, и писать здесь должно быть легко. Напротив меня висел портрет мужчины средних лет в старомодном камзоле. Я, конечно, не эксперт, но предположительно картину можно датировать второй половиной девятнадцатого века.
Я подошла поближе к портрету. Работу выполнил не очень маститый художник, явно принадлежавший к школе реализма и старавшийся придать портрету максимальное сходство с заказчиком. Впрочем, меня это произведение привлекло по другой причине. Мужчина был очень похож на Громова. Точнее, именно так мог выглядеть президент банка, если бы жил в середине позапрошлого века.
«Скорее всего, это кто-то из Белопольских, ведь Громов не скрывает, что он их потомок», — подумала я. Но кто из них? А вдруг это граф-убийца? Тогда… Да, тогда, как и в наши дни, могло произойти все что угодно. Как известно, старинные роды славились дурной кровью, передающейся по наследству. Ведь недаром Маша говорила, что перед отъездом у него была дикая ссора с женой, и та буквально убежала из дома. Да и характер у Громова еще тот. И может быть, нет ничего удивительного, что женщина не хочет возвращаться к нему, если он устраивает ей безобразные сцены.
Я немного отодвинула портрет, на внутренней стороне виднелась размашистая подпись художника, по которой можно было догадаться о его фамилии — Васин. Я о нем слышала от отца. Довольно интересный был человек. Безумно влюбленный в живопись, считавший себя гениальным художником. Но беда была в том, что, кроме него, в эту гениальность никто не верил или, точнее, не видел. А может быть, она просто не успела проявиться, поскольку умер он в довольно молодом возрасте.
