— А во-вторых? — спросил Гостюхин.
— Он любил ее. И увидев, что сделал с любимой женщиной, пришел бы в ужас от своего поступка! Да и вряд ли стал бы избавляться от трупа… Даже если и был не в себе.
— Во всей вашей теории есть один пробел.
Я изумленно посмотрела на него.
Гостюхин вытащил откуда-то чуть ли не из-под полы пачку «Беломора» и закурил.
— Граф никогда не был сумасшедшим.
— Но ведь…
— Я знаю, ходило множество слухов, и я сам изучал огромное количество материалов. Нигде нет прямого свидетельства о душевной болезни графа. Более того, на следствии его сразу же направили на психиатрическую экспертизу.
— И?
— Вердикт медиков — здоров. Так что его душевная болезнь — не более чем легенда. Но есть другое… Множество упоминаний о его скверном характере. Кстати, именно это, а не психическая неуравновешенность, и послужило причиной того, что на графа пало подозрение в убийстве жены.
— Почему?
— Они поссорились накануне. Это слышала дворня и дала показания. Я читал уголовное дело в городском архиве.
— Я вас очень прошу, расскажите мне все подробно.
— Да вы и так многое знаете… Граф был вспыльчив и ревнив. И хотя они с женой жили хорошо, ссоры между ними случались.
— И к кому же он ее ревновал?
— Конкретных свидетельств нет. Просто графиня была очень красивой женщиной, а он редко бывал в усадьбе и справедливо полагал, что ей здесь скучно и, чтобы развлечься, она вполне может завести необременительный романчик.
— Почему необременительный?
— Да ее ведь по всем статьям устраивал этот брак. Девушка из обедневшей семьи делает блестящую партию… Как вы думаете, она будет дорожить своим браком?
— Думаю, да.
— К тому же ничего предосудительного я о ней не читал. И означать это может одно из двух. Либо она действительно любила графа и была ему верна, либо умело скрывала свои похождения. Очень умело. Настолько, что об этом никто не догадывался. Но и в том и в другом случае получается, что графиня дорожила своим положением и не собиралась его терять.
— Понятно. И что же, по вашему мнению, произошло на самом деле?
Гостюхин пожал плечами. Дескать, версий может быть много, но что там было…
— Вы считаете, что граф был психически здоров. А что он вообще был за человек?
— Да по всем данным очень достойный. Имением управлял исправно, к тому же был очень образован… Нет, ничего крамольного о нем сказать не могу.
— А почему он редко бывал в имении?
— Так у него банк был в Петербурге.
Я усмехнулась. История всегда повторяется дважды. Первый раз как трагедия, а второй… Верно, как фарс. Там банкир — и сейчас банкир. С одинаковыми характерами…
Я решила, что пора прощаться. Самое основное, как мне казалось, я выяснила. Данных о психической болезни графа нет никаких. И с этим результатом я могу вернуться в усадьбу. Гостюхин поднялся вслед за мной и немного удивленно спросил:
— Это все, что вы хотели узнать?
— В принципе, да. Меня интересует только этот период в жизни Белопольских.
— Ну, боюсь, что я мало чем смог вам помочь.
— Мне так не кажется, — я немного помолчала, а потом спросила, больше для очистки совести: — А скажите, этот художник Васин, который написал портреты… О нем вам что-нибудь известно?
— Немного. Он проходил свидетелем, когда открыли уголовное дело.
— И что показывал?
— Да так… Дескать, ничего особенно не заметил. И с графом, и с графиней у него ровные отношения, без всяких конфузов. А потом, уже после следствия, он стал бредить… Дескать, является ему покойница и зовет за собой… Вот он на этой почве умом и тронулся. Это известно доподлинно.
— Ага… Вот, значит, откуда пошла история о привидении. Господин Васин первый вынес ее в народ.
— Вы тоже ее слышали?
— Разумеется. И даже поверила в нее. Ну так… Чуть-чуть.
— А вообще в наших краях для художников климат плохой…
— Почему?
Этот вопрос, я уже задала в коридоре, где торопливо натягивала на себя куртку. Мне казалось, что если я еще хоть немного задержусь в этом доме, то просто задохнусь…
— Не знаю. Только плохой и все тут. Васин руки на себя наложил, почти сразу после следствия.
— Надо же, — сказала я, уже открывая входную дверь.
— Да… — проговорил Гостюхин. — А в советские годы был один художник… Очень популярный, хотя вы вряд ли его знаете… Стрелкин. Однофамилец ваш. Слыхали?
Я не успела ничего ответить, как он с жаром продолжил рассказ. А я изо всех сил вцепилась в дверную ручку.
— Так вот, у него тут любовь несчастная приключилась. И чуть он тут не помер.
— В каком смысле? — спросила я, ошарашенная тем, что отец вообще бывал в этих местах.
— Актрисочку он одну любил. Сильно любил. Я тогда при Доме творчества краеведческим отделом заведовал… И любовался…
— Что?
— На них. Они светились оба. У нее здесь дом, вот он и уходил к ней частенько. А в Доме творчества картину писал…
— Какую?
— Саму усадьбу и графиню, которая тонет в болотах.
— А почему он решил ее написать?
— Ну я ему рассказал эту историю. Это ж ежу понятно, куда труп можно было спрятать. Только на болота и отнести… Он весь впечатлился… И стал писать.
— Поэтому и с актрисой расстался?
— Нет… Там другая история… Он мне как-то по пьяни признался, что хотел было жениться на ней… жить вместе… А не выходит…
— Почему?
— Дочь встала на дыбы. Никак не хотела, чтобы отец еще раз женился. Он потому и приехал сюда, чтобы побыть с актрисой… Да никак не мог смелости набраться, чтобы ей сказать, что не станет жениться. Из-за дочери. Очень он переживал из-за этого.
— А что за актриса? — сдавленным голосом спросила я, хотя уже знала, какое имя он назовет.
— Не помню. Знаю, что в те годы она была очень известна. Но точно помню другое. Видимо, он ей все же рассказал, потому что однажды я ее встретил у озер на болотах… У нее такое лицо было, что я испугался, как бы она чего с собой не сотворила.
— Спасибо вам, — пробормотала я плохо слушающимися губами. — Мне пора.
ХУДОЖНИК И АКТРИСА
Я вышла на улицу. Колени тряслись, и ноги с трудом меня слушались. «Видно, нога еще недостаточно зажила», — успокаивала я себя, хотя и понимала, что травма здесь ни при чем. Меня подкосило то, о чем поведал мне краевед. Мой отец… Он выбрал единственную женщину, которую я была бы рада видеть рядом с ним… Но почему? Почему он так поступил? Мог ведь познакомить нас… Хотя… да, мне ведь русским языком сказали — из-за меня. Дескать, я встала на дыбы. Мысли у меня путались, и я, с трудом передвигая ноги, дошла до машины.
