И вот на Марианну нахлынула волна жгучего стыда.
«Я изменила мужу».
И ей это понравилось. И она бы снова сделала это, если бы смогла. Но это было невозможно.
Ее терзали эти мысли, но высказать их вслух она была не в силах.
Она надела куртку и кеды. А потом схватилась за ручку чемодана.
— Марианн! — Янн встал, совершенно обнаженный, и с глубокой печалью посмотрел на нее.
— Kenavo, Mariann, — тихо произнес Янн и заключил ее в объятия.
Она обхватила этого человека, одержимого ею так, как никогда не был одержим Лотар, никогда, ни жестом, ни словом не дававший ей понять, что она для него незаменима. Янн же одновременно восхищал ее и пугал. Вот так, в испуге, она бросилась вниз по ступенькам прочь из пансиона.
Когда Марианна выбежала на солнце, ее ошеломила вечерняя насыщенность и интенсивность света, воздуха, ярких красок, повсюду — в древесных кронах, в воде… Она бросила взгляд на открытую дверь кухни.
Жанреми. Она должна предупредить Жанреми, что…
С террасы доносился невнятный гул голосов и пояснения телеведущего. Время от времени она различала собственное имя и поняла, что всем о ней уже все известно. Все знают, что она обманщица, беглянка, безумная самоубийца.
Марианна не решалась показаться им на глаза. К ней подбежал котик и принялся тереться о ее ноги. Марианна обошла его и не стала смотреть в его сторону. И тут кот закричал. Он не мяукал и не шипел, он кричал, издавал хриплый вой, словно заставлял свои голосовые связки породить какой-то звук, отдаленно напоминающий человеческий призыв о помощи.
Не отирая слез, туманивших ее взгляд, Марианна двинулась вдоль по узенькой улочке, которая вела ее прочь от порта, прочь от Янна, прочь от кота и прежде всего от Кердрюка.
Марианна шла быстро, не оглядываясь. Чем больше удалялся от нее Кердрюк, тем сильнее ее охватывало чувство, будто ее зашили в мешок и утопили; ей все труднее и труднее становилось дышать. Ей казалось, что она умирает.
32
На обратном пути в Кердрюк Жанреми неожиданно для себя самого свернул в Роспико, а оттуда в Кераскоэ, построенную пятьсот лет тому назад деревню ткачей с отреставрированными, под тростниковыми крышами, крестьянскими домами, возведенными из стоячих камней.
На околице жила мадам Жильбер. Он въехал на мотоцикле к ней во двор, окруженный соснами; сняв шлем, он расслышал шум моря. Он вспомнил о письмах к Лорин, томящихся и мерзнущих в холодильнике.
Мадам Жильбер отдыхала на террасе, расположенной высоко над прибрежной тропой, и куда невозможно было заглянуть из-за забора, и отдыхала там в полном одиночестве.
— Снимите очки.
Это были первые слова, которые он произнес, после того как он поднял мадам Жильбер с шезлонга и, толкая перед собой всем телом, оттеснил в спальню. Она сняла черные очки, положила на ночной столик рядом с фотографией мужа и прикрыла глаза тыльной стороной ладони, чтобы скрыть морщинки.
Она защищалась от резкого солнечного света синими оконными ставнями. Когда глаза Жанреми привыкли к полумраку, а тело уже вновь и вновь лихорадочно и жадно терлось о мадам Жильбер, он вспомнил о Лорин. Потом он забыл о ней и больше ни о чем не думал, отдавшись несложным ощущениям, а мадам Жильбер время от времени вскрикивала от боли и удивления, пораженная его безрассудным неистовством. Только почувствовав, как стиснули его ее бедра, и поняв, что она кончила, он перестал сдерживаться и тоже достиг оргазма.
Жанреми не любил мадам Жильбер и потому с ней спал. Он уже давно у нее не бывал, примерно с тех пор, как осознал, что действительно влюблен в Лорин. С тех пор он не спал ни с одной женщиной, чтобы сохранить себя для Лорин; бред какой-то. А может быть, и не бред.
Мадам Жильбер не стала спрашивать, где он пропадал два года. У нее было достаточно опыта, чтобы понять, что связь с мужчиной двадцатью годами моложе, который доставлял ей такое наслаждение, не продлится вечно.
Она погладила влажные волосы у него на затылке кончиками ногтей с безупречным маникюром.
Жанреми казалось, будто в ее объятиях он торжественно прощается с чем-то. С некоей идеей, с каким-то вариантом. До этого он пребывал в пограничной области. А теперь вернулся в свою страну, где произрастали недолгие, ни к чему не обязывающие романчики. Ветер подует — и их унесет. По другую сторону располагалась земля любви. Там все было прочно укоренено и готово вынести любую бурю и любой страх. Земля Лорин.
Спать с мадам Жильбер означало больше не отводить любви никакого места в своей жизни.
Она закурила сигарету и подтянула ноги.
— Сегодня еще будет гроза, — сообщила она.
— Мы скоро увидимся? — спросил Жанреми.
— Ты же знаешь мой распорядок, мон шер. Можешь заранее не звонить, так у меня будет время представить себе в красках нашу следующую встречу.
— И что вы будете воображать, мадам? Какие подробности?
Мадам Жильбер привлекла к себе его голову, коснувшись губами его уха; помада у нее размазалась от его поцелуев. А потом она зашептала, чтó она вообразит, и, пока она говорила, он закрыл глаза, а она все не умолкала и не умолкала, и он прижался к ней всем телом и проник в нее, а пока она продолжала в красках описывать свое возбуждение, он кончил во второй раз.
Потом Жанреми подбирал свою одежду, последнее: шлем и шейную косынку — он нашел на террасе возле шезлонга. Кубики льда в ее бокале растаяли и окрасили апельсиновый сок в молочный оттенок.
Когда он склонился к мадам Жильбер, чтобы поцеловать ее на прощанье, она сказала:
— Кстати, сегодня мы отмечаем годовщину свадьбы. Мой муж решил отпраздновать двадцатитрехлетие совместной жизни в «Ар Мор». Оставь нам столик, шери.
Она посмотрела на него непроницаемыми светлыми глазами, круглыми, как шарики для игры в «мрамор», и холодными, как море.
На обратном пути в Кердрюк Жанреми поднял защитный экран шлема. Теперь, когда на глазах у него выступили слезы, он мог не сомневаться, что это от ветра. Ветер, который все изглаживал из памяти и уносил прочь, даже слезы.
Он приехал в «Ар Мор» и прошел мимо Лорин, раскладывавшей на столах приборы к ужину, стараясь не смотреть ей в глаза.
Она негромко окликнула его:
— Жанреми?! Марианна исчезла! По телевизору показали ее мужа, он ее ищет, и сейчас она, наверное, возвращается к нему, Жанреми… Что случилось? Ты плачешь?
Лорин с озабоченным видом сделала шаг к нему.
Жанреми отшатнулся, ведь от него все еще исходил запах секса: духов мадам Жильбер и ее гениталий, к которым он приникал ртом.
Жанреми поспешно скрылся от Лорин за массивным кухонным столом, вымыл над раковиной руки и лицо и сделал вид, будто читает заказы в ресторанной книге.
