С того момента, как он узнал о провале покушения на царя, в нем поселился страх. Бессонные ночи сменялись кошмарными снами, выматывающими душу, натянутые до предела нервы заставляли вздрагивать его каждый раз, когда начинали резко и громко стучать в дверь его кабинета. Временами страх срывался с поводка, и тогда он начинал видеть в сослуживцах или в прохожих на улице агентов, готовых его схватить и арестовать. Все чаще ему снился безликий палач, надевающий ему веревку на шею, которая сама собой начинала сжиматься, и тогда он просыпался в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем. Раньше он с равнодушием относился к погоде, а сейчас нависшие над головой сизые тучи его угнетали, усиливая тем самым его внутреннюю тревогу. Все это вместе давило на него, натягивая до предела нервы, не давая нормально жить, поэтому он все чаще стал прикладываться к бутылке, стараясь заглушить алкоголем растущую внутри него тревогу. Он не мог не видеть, что находится на подозрении, но при этом знал, что против него ничего нет, кроме тех показаний, что даст ротмистр. Но они голословны. Нет ни конкретных улик, ни обличающих документов. С другой стороны, он знал методику допросов… Именно поэтому он выбил себе отпуск по состоянию здоровья. Сначала поедет в Финляндию, на молоко и творог, как предписал ему его врач, а затем, через пару дней, тайный переход в Швецию – и прощай, Россия!
По окончании рабочего дня он только начал собираться домой, как вдруг раздался неожиданный звонок: его срочно хотели видеть в кабинете генерал-майора Мартынова. Силы хватило, чтобы ответить адъютанту: «Буду!» – и положить трубку. Страх, который он держал на поводке, сорвался и теперь рвал его мысли, туманя мозг. Его вызвали, чтобы арестовать! Подстегнутый страхом инстинкт самосохранения заорал во все горло: «Бежать! Надо бежать!»
С большим трудом подполковнику удалось взять себя в руки. Он был готов к самому худшему исходу, но оказалось, что от него требуется написание служебной характеристики на его сотрудника, ротмистра Неволяева. Генерал хотел получить ее к десяти часам утра. Выйдя из кабинета Мартынова, он даже не шел, а брел, потому что внутри у него все дрожало, а ноги подкашивались от внезапно накатившей слабости. Он уже знал об аресте Арона, и вот теперь взялись за ротмистра. Теперь Мерзлякин не сомневался, что следующим возьмут его, после того, как расколят ротмистра. Что делать?! Бежать прямо сейчас?! Мерзлякин растерялся и просто не знал, что ему делать. Добравшись до кабинета, он вытянул полный стакан водки и спустя какое-то время сумел взять себя в руки.
«Что они могут мне предъявить? Да ничего! Никаких бумаг, связывающих меня с Ароном, нет. Бурлак – покойник. Показания Неволяева? Так он оговорить меня решил, шельма! Буду стоять на своем – ничего мне не будет!» – но его уверенность, как новогодняя петарда, вспыхнула и сразу пропала. Вернулся страх. Дело близилось к развязке, и подполковник не мог этого не видеть.
«Если я на подозрении, а оно, скорее всего, так и есть, то мне скоро конец. Господи! Зачем я только связался с этими заговорщиками?! Все жадность проклятая!»
Домой он ехал, несмотря на влитый в себя второй стакан водки, совершенно упавший духом. Пальцы с силой сжимали рубчатую рукоять нагана.
«Завтра меня арестуют. Господи, помоги мне! Все эти клятые деньги на храмы пущу, только заслони меня, Господи, от врагов моих!»
Пролетка вынырнула из-за угла дома и остановилась у ворот. Увидев его, городовой взял под козырек. Жандарм, расплатившись с извозчиком, как-то неуверенно ступил на тротуар. Быстро оглядевшись по сторонам, Мерзлякин сразу приметил на противоположной стороне улицы идущую парочку: студента в зеленоватой шинели путей сообщения с громко хихикающей девицей. С противоположной стороны, приближаясь к нему, торопливо шел невысокий, плотный господин в черной шляпе и таком же пальто. Мерзлякину не понравилось выражение его лица – злое и напряженное.
«Агент? Не по мою ли душу? Только почему один?!» – и рука подполковника сама по себе нырнула в карман за оружием.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – неожиданно рявкнул городовой, очевидно считая, что тот полез в карман за вознаграждением.
Жандарм вздрогнул и невольно повернулся к нему, а уже в следующее мгновение, как гром среди ясного неба, ударил выстрел, за ним другой. Мерзлякин только начал разворачиваться на звуки, как краем глаза увидел, что городовой, схватившись за грудь, захрипел и стал валиться на землю. Обуявший его страх толкнул подполковника в спину, и он, вжав голову в плечи и забыв про револьвер, со всех ног кинулся к дому. Следом ударил третий выстрел. Ему даже показалось, что пуля просвистела рядом с головой. Вдруг дико закричал дворник. Его крик словно толкнул в спину Мерзлякина, ускоряя его бег. Он уже ничего не соображал, так как страх съел его заживо, превратив в загнанное животное, которое сейчас инстинктивно стремилось укрыться в своей норе. Вбежав в дом, с трудом, трясущимися руками, открыл дверь съемной квартиры, затем, захлопнув ее, щелкнул замком и засовом, после чего замер у двери, прислушиваясь. Прошла одна томительная минута, затем другая…
«Жив! Живой! Господи! Я жив!»
Затем, словно очнувшись, кинулся к телефону, но тот не работал. Новая волна страха обволокла его сердце, превратив его в липкий и холодный трясущийся комок. Жандарм, закрыв на ключ дверь кабинета, отодвинул кресло к стене так, чтобы можно было следить за окном и дверью, уселся с револьвером в руке. Около часа, сжигаемый страхом, он ожидал появления убийц. Даже когда появилась полиция и на улице собралась любопытная толпа, он все медлил, спрашивал, уточнял через дверь у полицейских, боясь покинуть безопасное место. По дороге в жандармское управление его неожиданно начало трясти. Кружилась голова, в висках стучали маленькие, надоедливые молоточки. По прибытии, увидев, в каком он состоянии, ему сначала пригласили врача, который, осмотрев его, заставил проглотить пару порошков, а затем категорически потребовал для подполковника как минимум час для отдыха. Вернувшись в свой кабинет и чувствуя себя в относительной безопасности, Мерзлякин сумел, наконец, справиться со страхом и начал думать.
«Это заговорщики! Мерзавцы! Сволочи! Больше некому! Узнали об аресте Неволяева и моем вызове в кабинет вице-директора полиции, после чего решили убить!»
Все было настолько очевидно, что подполковник даже не стал рассматривать другие причины. Они его приговорили к смерти, но он не хочет умирать! Не хочет! Только что улегшийся страх снова поднялся из глубины души, но теперь у подполковника уже не было сил его усмирить.
«Это конец! Господи! Я не хочу умирать! Господи, пожалей меня! Господи Иисусе Христе, помоги грешному рабу Андрею справиться с жизнью тяжелой, душа моя стонет, душа моя грешная помощи просит. Помоги мне, Отец мой Небесный, дай силы мне…» – Мерзлякин только начал исступленно молиться, как вдруг неожиданно дверь без стука распахнулась и в кабинет вошел подполковник Пашутин, а за ним Богуславский. При виде их его сердце словно оборвалось, а в голове образовалась пустота. Жандарм замер, следя за ними взглядом, словно кролик перед удавом. Разведчик, подойдя к столу, за которым сидел Мерзлякин, остался стоять, а Богуславский сел на стул для посетителей.
