– Ты мне жизнью ответишь за это, Богуславский.
– Да ну? – наигранно удивился я. – И как? Подстережешь ночью и в спину выстрелишь?
Волин, до этого, молча и хмуро, наблюдавший за разговором, наконец не выдержал:
– Сергей, это недопустимо так оскорблять офицера. Пусть мужики подобным образом выясняют отношения, а ты…
– Как скажете, господин капитан. Замолкаю, дав вам возможность продолжить вашу «благородную» беседу.
Капитан только покосился на меня, после чего перевел взгляд на графа и сухо сказал:
– Пусть ваши секунданты обговорят условия с поручиком Богуславским. От меня единственное условие: организовать нашу встречу как можно быстрее.
– В этом наши желания совпадают, капитан. Пришлю секундантов прямо сегодня по адресу, который мне укажут, – сейчас голос графа звучал сухо, ровно, без малейшего следа эмоций.
Услышав адрес, поручик небрежно козырнул и пошел по улице. Волин некоторое время зло смотрел ему вслед, потом тяжело вздохнул и посмотрел на меня:
– Сергей, ты никогда таким не был. Что с тобой случилось?
– Ты не забыл, что у меня проблемы с памятью, Валера?
– Дело тут не в памяти, ты внутри изменился. Со стороны смотрю и не верю, что это ты. Словно в тебя, Сережа, втиснули чужую душу.
– Может, и так, но что это меняет?
У капитана при моих словах широко открылись глаза.
– Теперь давай по домам. Как только мне будет известно об условиях поединка, я тебя извещу.
Капитан несколько мгновений вглядывался мне в лицо, словно пытаясь что-то найти, и только потом ответил:
– Хорошо. Буду ждать. С нетерпением.
Не прошло и трех часов, как раздался звонок в дверь моей квартиры. Подошел, открыл. На пороге стояли два офицера.
– Господин Богуславский?
Кивнув согласно головой, я жестом предложил им пройти в квартиру. Подпоручик – кавалерист, совсем еще молодой человек, видно недавно выпущенный из училища, причем явно из богатой семьи, о чем говорила пошитая на заказ шинель, ухоженные усы, запах дорогого одеколона. Сейчас он всем своим видом старается показать, какой он отчаянный вояка, а у самого в глазах светилось детское любопытство.
– Подпоручик Батюшкин, – он щелкнул каблуками сапог и склонил голову в коротком кивке.
Вторым секундантом был штабс-капитан, лет сорока, с большой стриженой головой и правильными чертами лица, которое несколько портили сросшиеся мохнатые брови. Еще он отличался хриплым армейским басом, которым передал мне место и условия поединка.
– Штабс-капитан Левский, – представился он, при этом небрежно и коротко кивнул головой. – Мне поручено передать, что завтра, в восемь утра, граф Бахметьев-Кречинский будет иметь честь стреляться с капитаном Волиным. Выбор оскорбленной стороны – револьверы. Дуэльная дистанция – тридцать шагов. По команде «Начинай» сразу стреляют оба противника. Стрелять не более трех раз. У вас есть возражения к условиям дуэли, господин Богуславский?
– Нет.
– Отлично. Теперь о месте встречи. Я предлагаю…
После того как мы уладили вопрос о месте встречи, штабс-капитан неожиданно спросил меня, причем тон его был наглый и напористый:
– Милостивый сударь, вы сегодня посмели грубо оскорбить моего друга. Вы же не будете этого отрицать?!
– Нет, – ответил я и с усмешкой посмотрел на капитана, так как подобный способ отомстить как раз был в духе графа.
– Отлично! Так как граф уже дерется на дуэли, то он попросил меня не оставить без внимания столь дерзкую выходку. Я вызываю вас на дуэль!
– Сколько он вам пообещал? – вдруг неожиданно и в упор спросил я Левского.
Тот еще только начал багроветь и открыл рот, как подпоручик опередил его гневным выкриком:
– Вы не смеете говорить в подобном тоне с офицером императорской армии! Немедленно извинитесь!
– Свои извинения, господин подпоручик, завтра утром я пошлю господину штабс-капитану вместе с пулей. Теперь, простите, господа, у меня есть и другие дела.
Капитану, видно, очень хотелось сказать нечто резкое и оскорбительное в мой адрес, но мое спокойствие, а он не мог не видеть, что оно не наигранное, заставило его ограничиться только завуалированной угрозой:
– Завещание торопитесь писать? Это правильно. Оно вам пригодится, господин Богуславский, – после чего развернулся и чеканным шагом направился к двери. Вслед за ним поспешил юный подпоручик, обжегший меня напоследок гневным взглядом.
С самого раннего утра, первым делом, я стал решать вопрос со своей охраной. Подойдя к филерам, которых за эти месяцы знал не только в лицо и по именам, но и как живут, семья, дети и все такое прочее, обратился к старшему агенту:
– Васильевич, у меня к вам дело есть…
После того как он меня выслушал, лицо старшего филера приняло жалобное выражение:
– Нет! Нет и еще раз нет! Сергей Александрович, ради бога, заклинаю вас, не втаскивайте нас в вашу… как ее… авантюру! Моя забота, чтобы с вами никакой беды не приключилось, а вы дуэль затеваете! Мы не можем этого допустить! Прямо сейчас и пошлю во дворец человека с донесением! И больше слышать ничего об этом не желаю!
– Это не авантюра, это дуэль. Меня вызвали. Как я могу отказаться? Или вы хотите, чтобы я прослыл на всю столицу трусом?!
– Посмотрел бы я на того, кто вас в лицо трусом назовет! Но дуэль?! И не просите! Знаю, нам вас не удержать, но…
– Васильич, вы меня сколько времени знаете?! – начал давить я на филера. – Вот заметьте, я ведь подошел к вам и честно предупредил. Хотя мог тихо уйти! Потом нашли бы мой хладный труп на окраине города и чтобы вы тогда делали?! А так осторожно поедете и проследите, чтобы все было со мной хорошо. Но только из-за кустов!
– Да вы поймите, Сергей Александрович! С нас же головы снесут, ежели с вами…
Спустя десять минут, используя метод кнута и пряника, мне все же удалось уговорить старшего агента, при этом я твердо пообещал ему не дать себя убить, а он, со своей стороны, – держаться незаметно и по мере возможности ни во что не вмешиваться.
Когда мы подъехали, сумерки уже начали рассеиваться. Было промозгло, слякотно и сыро, как и все последние два дня. Впрочем, иной погоды и не могло быть, при температуре плюс три градуса.
«По новому календарю, сегодня, наверно, первое или второе марта, – подумал я, вылезая из возка. – Не погода, а мерзость какая-то».
На месте дуэли уже стояло два экипажа. Граф, двое его секундантов, военный медик и двое слуг, стоявших поодаль. Сам граф встретил нас холодным, ничего не выражающим выражением лица.
«Это сукин сын умеет держать себя в руках», – невольно отметил я хладнокровие противника, зато штабс-капитан, стоящий рядом с ним, откровенно нервничал, что было видно по его напряженному выражению лица и закушенной губе. Подойдя к ним, я сказал:
