Кавказец, наконец, возмутился.
— А если я очень хочу? Что тогда, а? Может быть, мне прямо тут в туалет идти? Товарищ капитан?
— Нассышь — всё отделение мыть будешь.
— Проверьте там, что надо, и уже отпустите, а? Мы не звери же так сидеть и сидеть.
Они вышли первыми. Потом выпустили меня, уже за полночь. Выходил из отделения я, согнувшись вдвое, и еле успел отбежать десяток шагов за кусты, чтобы отлить. На метро я не успел и пошёл домой пешком, потому что денег у меня действительно не было. Хорошо, что больше никто в эту ночь не останавливал.
Сегодня у меня есть с собой и паспорт и деньги, так что домой поеду на метро, хотя, конечно, ни в чём нельзя быть уверенным, глядя, как к тебе неторопливо подходят менты.
— Добрый день, уважаемые. Документики ваши можно?
— По какой причине? — Чарльз задал самый идиотский вопрос на свете.
— Проверка паспортного режима.
Очки Чарльза негодующе вспыхивают, но он уже лезет в карман джинсовой куртки.
Менты листают странички паспортов, возвращают наши документы и, не торопясь, уходят. Чарльз усмехается.
— Раньше этого не было.
— Это просто потому, что ты со мной. У меня они всё время проверяют.
— Но ты выглядишь прилично, ты нормально одет. Ты совсем не вызываешь сомнения.
Короткое ощущение, что тебя немного унизили, чувство какой-то неловкости у нас уже прошло. Чарльз снова болтает. Говорит об изменениях в России, шутит, что у нас в стране был коммунистический, а теперь установился паспортный режим, попутно оценивает проходящих женщин. А я ему поддакиваю или пожимаю плечами и думаю о том, что они так и будут меня задерживать и проверять документы, пока я не приму решение вернуться к нормальной жизни и поступить к какому-нибудь китайцу в помощники.
Я внук твой
Повесть
Министры сказали свои официальные речи, осталось скучать недолго.
Мне всё же хотелось посмотреть на короля. Поэтому Тинеке встала на цыпочки и стала показывать пальцем в толпу чёрных пиджаков:
— Вон там. Видишь, он лысый. Маленький. Рядом с королевой.
Я вынул из кармана монетку в пятьдесят центов и посмотрел на профиль монарха. Потом опять попытался отыскать его среди VIP персон.
Мы затушили сигареты и подошли поближе.
— Я, честно говоря, его живого тоже никогда не видела, только по телевизору. Но ничего интересного в нём нет. Ваш президент интереснее. Он спортивный и сильный. Но он, оказывается, такой маленький, и я маленькая, ничего не вижу.
Я выбрал одну из трёх лысин рядом с королевой и попытался себя убедить, что это и есть король.
Так вот он какой, ясно. Лысину покрывали маленькие пигментные пятнышки, она совсем даже не блестела. Рядом возвышался охранник с проводком внутренней связи в ухе, иногда проскальзывал по мне глазами и совсем подавлял остальных своей величиной. Это, конечно, неправильно, августейших персон нужно всё-таки сажать на престолы, троны, возвышения какие-нибудь или одевать мантию на них. Ведь теперь при слове король перед моими глазами будет вставать только пигментная кожа, обтягивающая череп какого-то пожилого человека, развитая челюсть секьюрити и спираль желтоватого проводка. Или они специально так делают со своими королями?
Похожий проводок мне однажды подарила бабушка, разбирая ненужные мелочи, оставшиеся от деда. Это была часть от слухового аппарата, которым он пользовался в старости. Потом она нашла сам аппарат и тоже отдала мне. И это было самое первое из того немногого, что я получил от моего могущественного предка. Не видя в этом большой ценности, я тут же выменял в школе неполную серию марок с изображением советских космонавтов на эту реликвию в красивой металлической коробке с английской надписью.
Мне наскучило высматривать Альберта Второго, и я болтал с Тинеке, глазел по сторонам, то и дело натыкаясь взглядом на Муки. Я ещё тогда не знал, что её зовут Муки, я ещё не знал про неё ничего, кроме того, что у неё чудесная улыбка.
Улыбку я заметил, когда мы с Тинеке подходили к Пале-де-Бозар, в котором должно было состояться открытие фестиваля. Муки стояла одна у входа, чуть в стороне от небольшой толпы курящих, смотрела сквозь проезжающие машины или, может быть, чуть выше них. Локти прижаты к телу ладонями, ноги поставлены вместе. Она как будто глядела с крылечка деревенского домика на далёкий морской горизонт, ну или что-нибудь в этом роде. Да, можно даже представить себе ветер, барашки на воде, и что яркое осеннее солнце взблёскивает не на стёклах машин, а на мокрых камнях и водорослях или на крыльях чаек. И рядышком обязательно должна сидеть кошка. Чудесная кичевая фотография могла бы получиться. Постер с рекламой отдыха где-нибудь на побережье Норвегии, висящий в туристическом агентстве.
Муки так хорошо улыбалась, что приятно было даже просто пройти мимо неё, сквозь её взгляд, делаясь прозрачным, так что через меня становился различим дальний невидимый горизонт. Я бы даже с удовольствием прошёл два-три раза, если бы был один.
А теперь она вдруг оказалась впереди меня, и я, рассказывая Тинеке про Москву и про Сибирь, посматривал на неё.
Здесь, в помещении, пусть даже это был огромный зал Пале-де-Бозар, она переменилась — она играла. Пропала неподвижность внутреннего ожидания, исчезла картинка с морем и чайками. Вокруг неё стояли несколько мужчин с бокалами красного вина, болтали с ней, Муки смеялась, затем прижимала сжатые кулачки к губам и слушала, что-то отвечала, и я слышал её звонкое французское «р». Она натягивала рукава шерстяной кофты до самых пальцев, как будто мёрзла или старалась скрыть свои руки, или ещё так иногда делают подростки.
Нарочито небрежно подобранная одежда, немного растрёпанные волосы. И в то же время ухоженность. Удивительно знакомые черты и жесты, но где я их мог видеть? Муки потом как-то спросила меня, мечтал ли я когда-нибудь переспать с актрисой.
Она оглядывалась на меня, или это мне теперь кажется? Нет, она точно оглядывалась, улыбаясь. Она ведь мне даже потом говорила, что хотела подойти ко мне, но немного смущалась.
Я думаю, она подобрала не совсем точное слово. Я даже уверен в этом. Когда Муки трудно подобрать русское слово, то она сначала раздражённо и резко выдыхает вверх через губы, а потом как будто тихо рычит. Это выглядит примерно так:
— Конечно, я смотрела на тебя. Ты глупый. Я немного хотела тебя сразу и познакомиться хотела. Но я, фф… Я… I was… э-мррр… Я смущалась подойти к тебе.
Это, конечно, неправда. Муки никогда ничего не смущается. Она может хотеть или не хотеть, желать или не желать, испытывать потребность в чём-то или не испытывать.
Может быть, она не смогла бы подобрать слово и на родном голландском. Я полагаю, что смущение — это то единственное чувство, которое Муки никогда не сможет испытывать. И подойти ко мне в тот вечер ей помешало что-нибудь другое.
