Оказалось, что в 1942 году многое стало возможно. Потребность в живой и подлинной интонации, в подлинных чувствах, в подлинном патриотизме была огромна.
В литературу возвращаются стихи и проза, проникнутые настоящим лирическим и гражданским чувством.
9 декабря 1941 года прозвучали в радиоэфире стихи Константина Симонова "Жди меня", обращенные к любимой женщине. В газете "Правда" 8 марта 1942 года напечатано стихотворение Анны Ахматовой "Мужество". 25 марта 1942 года "Комсомольская правда" публикует "В землянке" Алексея Суркова – стихи-заклинание, стихи-молитва к жене, уже ставшие песней. Советские люди услышали голос простого человека, страдающего, тоскующего и ждущего вестей.
За официальную агитацию и пропаганду было кому отвечать. Осенью 1941 года в Ленинграде были образованы оперативные писательские группы при политуправлениях Ленинградского фронта и Балтийского флота. Перед ними ставилась задача поддерживать и укреплять дух блокадного Ленинграда, воодушевлять жителей и защитников осажденного города.
Группу писателей при политуправлении Балтфлота возглавлял Всеволод Вишневский. В нее входили Николай Чуковский, Александр Яшин, Александр Крон, Вера Инбер, Лев Успенский и другие. Писатели объезжали войсковые части, посещали военные корабли, выступали с репортажами с передовой по ленинградскому радио и на страницах фронтовой печати.
Правда, к Вишневскому моряки Балтфлота относились иронически: "Он любил выступать перед народом, – писал один из подводников. – Приезжает на завод, сгоняют на митинг истощенных рабочих. Выходит перед ними на помост, в шинели, в ремнях, сытый, толстый, румяный капитан первого ранга и начинает кричать о необходимости победы над врагом. Истерик, он себя заводил своей речью. Его прошибала слеза. Начинались рыдания. Рыдания душили его. Он ударял барашковой шапкой о помост и, сотрясаемый рыданиями, уходил с помоста в заводоуправление получать за выступление паёк. Приставленный к нему пожилой краснофлотец подбирал шапку и убегал следом. Изможденные рабочие, шаркая неподъемными ногами, разбредались к станкам. И если кто спрашивал о происшедшем за день, ему отвечали: "А-а, Плакса приезжал""
[92].
Группа Вишневского устраивала вечера, концерты, работала в газете, но все это шло строго по указаниям вышестоящего партийного начальства. Ольгу же Берггольц бойцы фронта встречали совсем иначе, нежели Вишневского.
5 июля 1942 года по инициативе Шолохова был, наконец, опубликован "Февральский дневник", и случилось невероятное: в Ленинграде меняли на хлеб ее тонкую книжечку с блокадной поэмой и стихами. Слово и хлеб вдруг уравнялись между собой, и стало ясно, что Берггольц сделала для Ленинграда больше, чем все вместе взятые отделы пропаганды, сидевшие в Смольном на особом обеспечении.
В Чистополь книжечка тоже дошла, об этом в конце 1942 года Ольге написала мать: "Говорил мне Пастернак, что читал твою поэму, и очень она ему понравилась. Просил передать тебе привет". Сколько радости доставляли ей такие вести! Пастернак был любим ею с юности и казался недосягаем.
Ольгу выдвигают на Сталинскую премию. Но премию она не получит. Собственно, ее блокадные стихи и поэмы властью оценены не были. Но в этом была своя логика, которую Берггольц прекрасно понимала.
Первого мая 1942 года из Москвы прилетели А. Фадеев, М. Алигер и Н. Тихонов. Писатели встретились с Ольгой и ее коллегами в Доме радио. Об этой встрече Фадеев напишет очерк "Хорош блиндаж, да жаль, что седьмой этаж". Героями очерка стали Ольга Берггольц и не названный по фамилии рассказчик (Яков Бабушкин), который, как Вергилий, водил его по закоулкам Дома радио.
Фадеев прилетел в Ленинград как корреспондент газеты "Правда". Как видно, политика замалчивания блокады постепенно менялась. Но писать о Ленинграде разрешалось лишь проверенным коммунистам. Однако Фадеев вел себя не как московский чиновник, а как собрат по перу. Он восхищался пропагандисткой деятельностью Вишневского, которого ранее недолюбливал, но главное, по-новому увидел Ольгу Берггольц. В конце тридцатых годов, во времена ее ареста и заключения, она была для него источником немалого беспокойства. Теперь, оказавшись в Радиокомитете, он увидел знаменитый "седьмой этаж" – чердак, где жила радиокоммуна, где
…умирали, стряпали и ели,
а те, кто мог еще
вставать с постелей,
пораньше утром,
растемнив окно,
в кружок усевшись,
перьями скрипели.
Но жизнь эта могла быть уничтожена в любой миг во время бомбежки. Впрочем, как и все дома вокруг, которые, по выражению Фадеева, "укладывали немцы", стараясь достать до Дома радио. Однако он чудесным образом оставался цел и невредим.
В комнатке у Берггольц вся компания отметила Первое мая 1942 года. Многие пережитые в Ленинграде истории Фадеев опубликовал в виде очерков в газете "Правда". И рассказ об Ольге Берггольц прибавит ей славы, освободит на долгое время от нападок.
Однако другим обитателям Дома радио рассказы Фадеева не помогут.
В августе 1942 года из Радиокомитета внезапно увольняют Макогоненко. С него снимают бронь, в любой момент могут отправить на фронт. Причиной изгнания стало то, что он выпустил в эфир поэму Зинаиды Шишовой "Дорога жизни". Поэму читали на радио, когда раздался звонок из горкома, и передачу вынуждены были прервать: ленинградский партийный чиновник Маханов и литературный критик Лесючевский (тот самый, что написал донос на Корнилова и Заболоцкого) расценили произведение как "порочное" и "одиозное". На самом деле запрет поэмы Шишовой был продиктован тем, что ее муж, крупный военачальник, еще до войны был репрессирован.
Поэма Шишовой была талантливой и необычной для того времени. В ней звучат искренние, неподдельные слова матери, которая во время блокадного голода теряет своего ребенка.
Дом разрушенный чернел, как плаха,
За Невой пожар не погасал.
Враг меня пытал огнем и страхом,
Материнской жалостью пытал.
Мы привыкли к выстрелам и крови,
Страха нет, но жалость велика.
Как она свисает с изголовья,
Эта исхудалая рука!
Екатерина Малкина, редактор Радиокомитета, в письме Фадееву 27 июля 1942 года с возмущением писала: "…в горкоме проходило совещание, на которое был приглашен ряд писателей и на котором гвоздем была поэма Шишовой, но почему-то ни Шишова, ни Макогоненко, ни я на это совещание приглашены не были"
[93].
Екатерина Романовна Малкина, прекрасный специалист по русской поэзии, будет убита за три дня до защиты докторской диссертации в январе 1945 года в собственной квартире мальчишками-ремесленниками, чинившими у нее электричество. Некролог подписали Анна Ахматова, Вера Инбер и, конечно, Ольга Берггольц, проработавшая с ней в Радиокомитете не один день. По сей день неизвестно, было ли это трагическим стечением обстоятельств или преднамеренным убийством…
