На этом переговоры прекратились. Поднявшись, Клугенау протянул Шамилю руку для рукопожатия, имам протянул было свою, но в этот момент один из мюридов остановил его. Он гневно сказал, что главе правоверных невозможно подавать руки гяуру, запятнавшему себя кровью многих мусульман. Храбрец Клугенау не мог стерпеть такой обиды и замахнулся своим костылем (генерал был ранен в ногу и хромал) на заносчивого мюрида, а тот уже вытащил кинжал. Еще мгновение и генерал со своей свитой были бы перебиты горцами, превосходившими числом. Положение спас сам Шамиль. Одной рукой схватив костыль Клугенау, а другой удерживая своего мюрида, он крикнул обступившим горцам: «Прочь!» После имам попросил генерала немедленно уехать. Но взбешенный Клугенау осыпал мюридов бранными словами, грозил страшной расправой. Наконец один из офицеров, схватив генерала за полы сюртука, насилу оттащил его в сторону и усадил на коня.
Вся эта сцена кажется срежиссированной Шамилем. Авторитет третьего имама был огромен, его воле подчинялись беспрекословно. Трудно поверить, что для принятия важных решений ему нужно было чье-то согласие, тем более невероятным представляется вызывающее своеволие его мюрида. Так или иначе, но Клугенау и его начальство Шамиль удачно водил за нос, затягивая переговоры, давая ложные надежды, а сам в это время залечивал раны летних поражений, ширил ряды своих приверженцев, готовился к новым схваткам.
После встречи с Шамилем Клугенау не переставал надеяться на успех переговоров. Он писал имаму послания с предложением приехать в Тифлис и покончить с войной. Шамиль отвечал все так же уклончиво, писал, что не имеет свободы действий и даже боится за собственную жизнь, но в конце сентября решил завершить игру в дипломатию: «От бедного писателя сего письма, предоставляющего все свои дела на волю Божию, Шамиля… Докладываю вам, что наконец, решился не отправляться в Тифлис, если и изрежут меня по кускам, потому, что я многократно видел от вас измены, которые всем известны».
Последующие два года были наполнены сражениями, боями, но главное — ожиданием большой, возможно, решающей схватки. Весной 1839 года Шамиль почувствовал, что натиск Отдельного Кавказского корпуса усилился. Набеги царских войск разорили Чечню. Ответные действия горцев не наносили большого вреда. Организовать оборону большой территории Шамиль не сумел. Слишком незначительны были его силы. Поэтому он принял решение сосредоточить все ресурсы в одной точке. Цитаделью мюридизма стала гора Ахульго (в переводе с аварского — «Набатная гора»).
Гора рассечена рекой Ашильта на две части, которые тогда венчали аулы — Старый Ахульго и Новый Ахульго. Через ущелье был перекинут подвесной мост, связывавший селения. Крутые склоны горы с трех сторон опоясывает река Андийское Койсу. С единственной стороны, не прикрытой водами Койсу, высилась гора Шулатлулго (в переводе с аварского «Крепостная гора»). С нее открывался вид на окружавшую местность. Удобное место для ведения пристрельного огня по наступающим колоннам русской армии. Здесь видный сподвижник Шамиля Сурхай построил башню, которая стала именоваться Сурхаевой башней.
На протяжении нескольких месяцев Шамиль усилил свои позиции, над неприступностью которых изрядно поработала сама природа: мюриды тщательно укрепили единственный подход к горе, сделали завалы, соорудили баррикады, вырыли окопы и канавы, возвели оборонительные валы. Для своих семей горцы устроили что-то наподобие подземных бомбоубежищ, где женщины и дети могли безопасно укрыться от огня русской артиллерии.
12 июня 1839 года Шамиль наблюдал подходившие к Ахульго полки Отдельного Кавказского корпуса. Закаленные в боях на Кавказе Куринский и Апшеронский полки, а также другие соединения русской армии были объединены в Чеченский отряд, который стал острием копья русской армии в противоборстве с Шамилем и его мюридами. Численность отряда достигала 11 тысяч человек, в то время как имам мог рассчитывать только на 4 тысячи воинов. Командовал походом на Ахульго друг Ермолова, генерал Павел Граббе. Он прославился еще в Наполеоновских войнах. Граббе никогда не проигрывал и никогда не отступал. Николай I говорил о нем: «Граббе не тот человек, который, взявшись за предприятие, когда-либо отстал от него». Фамилию генерала с немецкого можно перевести как «гроб», «могила». Выходит, что не сумев склонить Шамиля к покорности, император послал ему гроб.
Первую попытку штурма Граббе предпринял уже 13 июня. Неудачно. Батальон Апшеронского полка устремился на Старое Ахульго, но перед самым аулом горцы выкопали глубокую канаву. Несколько солдат пробовали, спустившись на дно перекопа, выбираться на другую сторону, подсаживая друг друга. Однако затея оказалась безуспешной. Апшеронцы отступили.
Не овладев Ахульго с наскока, Граббе приступил к методичной осаде, которая сопровождалась не умолкавшей канонадой тридцати пушек. Замкнуть кольцо вокруг шамилевского оплота не позволяла Сурхаева башня. Она давала горцам, запертым в Ахульго, возможность получать боеприпасы и продукты, которыми их снабжали жители соседнего аула Чиркей. 29 июня жерла русских пушек повернулись к Сурхаевой башне. Там держали оборону сто отборных мюридов, готовых закончить свою жизнь прямо здесь. После бомбардировки на штурм башни пошли апшеронцы и куринцы. Мюриды встретили атаковавших густым ружейным огнем, а затем устроили настоящий камнепад. Огромные валуны скальной породы с грохотом опрокидывались на головы русских солдат, карабкавшихся по почти отвесным стенам Крепостной горы. Командиру горцев Алибеку Хириясулу ядром оторвало руку, которая безжизненно повисла на сухожилиях ниже плеча. Алибек приказал мюридам: «Отрубите-ка это!» — но те не стали этого делать, уговаривая командира уйти с позиции. Тогда, наступив на висящую бесполезной плетью руку, горец отрубил ее сам, после чего продолжил руководить обороной башни. Штурм не удался. Граббе, видя мучительную смерть своих храбрых солдат, просигналил отбой.
4 июля бомбардировка Сурхаевой башни началась с удвоенной силой. Вот как описал работу русской артиллерии хронист Шамиля Мухаммад Тахир аль-Карахи: «Результаты этого многоорудийного залпа были до невероятности ужасны; страшный рев и гул громом повторялись окружающими скалами и заглушали вопли и стоны раненых; знойный летний воздух, густо смешанный с пороховым дымом, действовал удушливо; ураган из свинцовых пуль и осколков снарядов, камней и скал производил страшное опустошение; земля дрожала как при страшном землетрясении; везде валялись гниющие трупы павших славной смертью праведных; оставшиеся в живых защитники бродили как тень, изнуренные бессонницей, томимые жаждою и мучимые голодом». Об интенсивности орудийной пальбы можно судить по количеству залпов, производимых батареями Чеченского отряда. Батарея из четырех орудий делала до 1000 выстрелов в день: одна пушка выпускала 250 зарядов за 12 часов, 20 выстрелов в час. Команда «Огонь!» давалась через каждые три минуты.
От башни Сурхая остались руины, погиб почти весь ее гарнизон, но оставшиеся продолжали упорно сопротивляться. Для повторного штурма башни Граббе вызвал добровольцев. Всего их собралось около двухсот человек. Среди них был и поручик Николай Мартынов. Два года спустя он смертельно ранит Михаила Лермонтова у подошвы другой кавказской горы — Машука. Добровольцы стояли у Шулатлулго, ожидая сигнала к атаке. Они запаслись деревянными щитами, обитыми войлоком, для защиты от камней. После короткого, но ожесточенного боя Крепостная гора пала. Тут же на ней были размещены несколько орудий, взявших на прицел Ахульго.
