Падение Сурхаевой твердыни породило уныние в мюридах Шамиля. Положение осажденных делалось все более безнадежным. Имам не предполагал, что осада продлится так долго. Он рассчитывал на поддержку соседних селений, верил, что Ахульго станет маяком, на свет которого соберутся восставшие горцы. Но помощи все не было.
Шамиль решил вступить с Граббе в переговоры, чтобы потянуть время, но генерал, уверенный в близкой победе, оставил послание имама без ответа и отдал приказ готовиться к штурму Ахульго.
Удар планировался в направлении Нового Ахульго. Тут у Граббе был небольшой плацдарм. На нижнем уступе, прямо перед селением, укрепилась рота Апшеронского полка. Шамиль разгадал замысел и приказал мюридам сбить апшеронцев с уступа. Это удалось, но через день рота вновь вернула оставленные позиции. Причиной такого поспешного контрудара стал категорический приказ Граббе. Генерал потребовал возвращения плацдарма любой ценой, а в противном случае грозил расстрелом каждого десятого солдата в роте.
Штурм начался 16 июля в пять часов пополудни. С раскатистым «Ура!» русские полки ринулись в атаку. Некоторое время их продвижение почти не встречало сопротивления. Вот солдаты перемахнули с помощью лестниц через канавы, преграждавшие путь к аулу. Вот уже показались сакли Нового Ахульго. И в этот момент горцы открыли шквальный огонь, в атаковавших полетели камни. Безжизненные еще минуту назад завалы вдруг ожили и ощетинились меткими ружьями горцев. В семь часов вечера штурм прекратился. Граббе отступил без всякого успеха, потеряв 156 убитыми и 719 ранеными. Одних офицеров было убито 7, а ранено 45. Такова была цена всего двух часов сражения за Ахульго. Разочарованный неудачей Граббе записал в дневнике: «Все опять по своим местам и, кроме потери, никаких последствий».
Следующий штурм Граббе предпринял месяц спустя. Шамиль все это время пытался вывести генерала на переговоры, но Граббе выдвинул ультимативное условие для их начала — старший сын имама, девятилетний Джамалуддин, должен стать аманатом — заложником покорности отца. Шамиль на этот шаг не решался, поэтому переговоры никак не начинались. Граббе знал, что Шамилю трудно. Промедление было на руку генералу, который проводил время за чтением книги немецкого философа Иоганна Гердера «Идеи к философии истории человечества». «Изящная аттическая форма слога отвечает возвышенной и ясной мысли», — замечал Граббе в своем дневнике.
17 августа Граббе отдал приказ идти на штурм. После оглушительной канонады Чеченский отряд вновь пошел на Новый Ахульго. Вытеснив горцев с уступа перед аулом, солдаты с помощью саперов быстро устроили ложемент (стрелковые окопы) и под этим прикрытием открыли огонь по мюридам. Шамиль не сумел выбить русских с этой позиции. Признав свое бессилие, имам поднял белый флаг. Он отдал своего Джамалуддина в руки Граббе, заплатив сыном за возможность вступить в переговоры.
На встречу с Шамилем Граббе отправил начальника своего штаба генерала Александра Пулло. Имаму предложили прийти в лагерь Граббе, фактически сдаться. Шамиль прервал переговоры. Он написал несколько посланий самому Граббе, просил разрешения остаться с мюридами в Ахульго, а затем поселиться в Гимры. Взамен предложил мир и верность соглашению. Для Граббе этого было недостаточно. Он потребовал сдачи Ахульго в течение трех дней, после чего Шамиль должен был отправиться в крепость Грозную: «Мы не в детские игры с ним (Шамилем. — А. У.) забавлялись, чтобы кончить почти ничем», — повествует дневник Павла Христофоровича.
Шамиль отказался выполнять эти требования. Посмотрев на изнуренных неравным противоборством мюридов, павших духом и готовых на все, лишь бы этот кошмар закончился, Шамиль сказал: «Слабость и трусость никогда и никого не спасала». Мюриды разошлись по своим постам и приготовились к последнему бою за Ахульго.
Третий штурм Ахульго продолжался 36 часов подряд 21–22 августа. В записках Дмитрия Милютина, воевавшего в Чеченском отряде Граббе и впоследствии ставшего военным министром, эти дни описаны так: «…матери своими руками убивали детей, чтобы не попали они в руки солдат; целые семейства погибали под развалинами. Были и такие случаи, что мюриды, изнемогая от ран и как бы отдавая свое оружие, вероломно наносили смерть тому, кто принимал его».
Под покровом ночи Шамиль со своей семьей и несколькими приближенными ушел с Ахульго. Имам покидал Набатную гору побежденным, но свободным. Шамиль потерял своего первенца Джамалуддина, который из заложника стал пленником. Но на своей спине имам сумел вынести из Ахульго и спасти второго сына — Гази-Мухаммада. Шамиль шел вновь собирать горцев под знаменем священной войны.
Граббе докладывал о своем триумфе в Тифлис: «Положение Шамиля весьма незавидно. Его политическое и религиозное влияние на местное население полностью утеряно». Император Николай I на известие о взятии Ахульго ответил сдержанно: «Очень хорошо, но жаль, что Шамилю удалось уйти. Должен признать, я опасаюсь новых происков с его стороны… Посмотрим, что уготовило нам будущее».
4. Особый край
Воронцов
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Покинув Кавказ в 1805 году, Михаил Воронцов много воевал. Наполеоновские войны 1805–1807 годов, Русско-турецкая война 1806–1812 годов, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813–1814 годов — сражения, награды, слава. В битве при Краоне 7 марта 1814 года он (уже генерал) стяжал славу «победителя Наполеона», устояв перед натиском французского императора. В 1815–1818 годах Воронцов командовал оккупационным корпусом во Франции, а после его вывода сам оплатил долги, которые наделали русские офицеры в многочисленных кутежах.
В 1823 году Воронцова назначили генерал-губернатором Новороссии и наместником Бессарабии. Здесь он многое сделал для развития образования, торговли, промышленности, сельского хозяйства. Как справедливо заметил один из биографов Воронцова: «Трудно назвать какую-либо сторону жизни новороссиян, которую бы он (Воронцов. — А. У.) обошел своим вниманием». Граф превратил Одессу в главный торговый порт Российской империи на Черном море. Один из символов города — монументальная лестница, соединившая Приморский бульвар с портом, была сооружена в 1835–1841 годах по настоянию Воронцова и какое-то время именовалась Воронцовской. Однако благодаря гениальному фильму Сергея Эйзенштейна «Броненосец „Потемкин“» ныне она известна как Потемкинская. Видно, справедливо высказался Ленин: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино».
Шел 1844 год. Воронцов, которому было уже 62 года, не ждал резких поворотов судьбы. Лето и осень он проводил в Алупке, во дворце, который стал для него любимым домом. У Воронцова был строгий распорядок дня. Он вставал рано и уже в шесть часов утра начинал работать: отвечал на письма, диктовал приказы, сочинял проекты благоустройства края, принимал посетителей. В пять часов пополудни губернаторский рабочий день заканчивался, и граф до следующего утра к работе не прикасался. Он отправлялся обедать. Во дворце бывало множество гостей. За обедом собиралось от 70 до 120 человек. После графской трапезы накрывали отдельный стол для многочисленной прислуги, которая обслуживала всю эту орду гостей. Отобедав, Воронцов любил погулять на свежем воздухе. Его немного сутулая фигура в простом зеленом егерском сюртуке неспешно двигалась по таким же зеленым аллеям парка.
