– Ирка! Неужели ты не понимаешь, что тебя в конце концов свезут в психушку! – как-то заявил ей Лешка. – Что я скажу Капитонычу?! Он же тебя, дуру, любит!
В ответ на это Ирочка наконец пожелала ответить. Ее ответом стал истерический хохот. Она хохотала и хохотала до тех пор, пока брат не отвесил ей звонкую оплеуху. Ирочка клацнула зубами, но не обиделась. Так ей и надо, брошенной и обманутой. Пусть все издеваются, как хотят. Ей теперь все равно. Она порылась в кармашке халатика, сунула в руки Лешке две уже сильно помятые фотографии, опять улеглась на диван и накрылась с головой одеялом. Пусть братец проваливает вместе с этими фотографиями.
* * *
Через несколько дней, которые Ирочка так и провела в постели, наотрез отказавшись ходить в школу, она вдруг почувствовала сквозь сон знакомый запах. Слишком знакомый... Так пахло обмундирование Андрея, когда он приезжал из армии. Девушка, резко развернувшись, плюхнулась лицом в подушку. Не хватало еще обонятельных галлюцинаций! Так и в самом деле можно угодить в психбольницу. Надышавшись запахом собственных волос, она развернулась, открыла глаза и... увидела Андрея. Ирочка снова зажмурилась. Все... Шизофрения в самой тяжелой стадии...
– Это я, Ириша... – ответило шизофреническое видение.
Ирочка села на постели. Зачем он приехал?! Ей уже все сказала Плешакова! Она не выдержит, если теперь Андрей будет говорить ей то же самое! Девушка закрыла лицо ладонями и выдавила сквозь них:
– Уйди... Поскорее уйди...
– Я люблю тебя, Ирочка, – сдавленно проговорил Андрей.
Ирочка умудрилась рассмеяться:
– Похоже, я у тебя для платонической любви, а Людмила Плешакова... в общем, сам знаешь...
– Ничего такого не было, Ира... поверь... – взволнованно произнес он.
Она не посчитала нужным отвечать. Опять плюхнулась на подушку, теперь уже лицом вверх, и принялась сосредоточенно изучать трещины на потолке. Андрей пересел к ней на диван и уже твердым голосом приказал:
– Посмотри на меня, Ира!
Она не смогла ослушаться. Она перевела взгляд с трещин на потолке на любимое лицо, и из глаз сразу побежали слезы. А Андрей начал говорить:
– Как ты могла поверить этой Плешаковой, Ира?!! Я же тебя люблю! Тебя! И ты знаешь это! Если бы я даже не мог вытерпеть без отношений, о которых тебе наплела Людка... Ирочка, я и с этим к тебе пришел бы! Уцеловал бы, уговорил... И ты бы согласилась... Мне не нужны другие... Я только тебя люблю...
Слезы из Ирочкиных глаз заструились сплошным потоком. А Андрей уже целовал ее мокрые щеки, глаза, губы. Ирочка обхватила его за шею и жарко шептала между поцелуями:
– Ты мой... мой... только мой...
– Конечно, твой... мне никто не нужен, кроме тебя... – задыхаясь от избытка чувств, соглашался он.
– А я твоя... твоя... – говорила она, судорожно стаскивая с себя ночную рубашку.
И он уже целовал ее шею и горячую маленькую грудь, и живот, и вообще всю Ирочку, которая дрожащими пальцами расстегивала пуговицы и на его защитной гимнастерке.
– Ира... я... не могу... – схватил ее за руки Андрей.
– Почему? – задохнулась она. – Я чуть не умерла тут без тебя... Я твоя... Я хочу быть твоей женой сейчас, немедленно, чтобы никто больше не посмел... Или ты боишься, что кто-нибудь войдет?
– Нет, – покачал головой Андрей. – Они ни за что не войдут, я знаю. Твои родные очень за тебя испугались... Леха за мной прямо в часть приехал...
– Тогда чего же ты...
– Н-не знаю... Я не могу сделать тебе плохо...
– Разве же это плохо, когда любовь, Андрюшенька...
Обнаженная Ирочка приподнялась в постели и принялась ожесточенно стаскивать с Капитонова гимнастерку. Он не смог долго сопротивляться. Да и разве сможешь, когда перед тобой покачиваются нежные девичьи груди, от белизны юного тела слепит глаза, а сердце щемит от любви, нежности и восторга.
– А если вдруг получится ребенок... – все еще сомневался Андрей.
– Я буду только счастлива, – уверила его Ирочка. – Это же будет твой ребенок. Я буду любить его, как тебя...
И молодой человек сдался. Он уже сам сбросил с себя остатки одежды и слился с нежным телом любимой Ирочки.
* * *
Андрей уехал в часть. Ребенок с первого раза не получился. Ирочка немного об этом посокрушалась – вот бы утерла нос подлюге Плешаковой.
В конце концов выяснилось, откуда взялись ее козырные фотографии. Направляясь с вокзала к дому Епифановых, возле собственной школы Андрей как раз и столкнулся с компанией девчонок из Ириного класса во главе с Людмилой, на которую сразу и бесповоротно произвел неизгладимое впечатление. У одной из девочек был с собой фотоаппарат, и компания заснялась на фоне школы и ограды соседнего хлебозавода, которую Ирочка от огорчения не узнала. А еще Ирочка тогда не узнала, что с двух сторон от Плешаковой и Капитонова на фотографиях были и другие ее одноклассницы, которых Людмила безжалостно отрезала специальным резаком для фотобумаги, как гильотиной.
В общем, Плешакову тоже можно было понять и даже пожалеть. Она ведь не подозревала, сколь серьезные отношения связывают Епифанову и Капитонова. Мало ли кто кому какие письма пишет! У Ирки по литературе всегда «пятак» был, вот она и наяривала в качестве практики перед выпускным сочинением. Людмила даже всплакнула перед Андреем, когда он перед отъездом зашел к ней и заявил, что собственноручно удушит, если она еще раз отмочит что-нибудь подобное. Слезы Плешаковой не произвели на молодого человека никакого впечатления. Люда даже поначалу хотела подать на Капитонова заявление в милицию, мол, так и так, угрожал удушением... Но потом передумала. С этой ментурой свяжешься – век не расхлебаешь.
Когда Андрей вернулся из армии, Ирочка никак не могла отпустить его от себя. Как только он собирался уходить, ее лицо делалось таким бледным, что всем делалось за нее страшно. Родители влюбленных, просовещавшись целый вечер, вынесли резолюцию: разрешить Ирочке и Андрею жить вместе до свадьбы, то есть до восемнадцатилетия девушки. Поскольку у Епифановых и так все сидели чуть ли не друг у друга на голове, Ирочка переехала к Капитоновым. Так как Андрей был единственным ребенком в семье, им с Ирочкой досталась отдельная комната, аж в пятнадцать квадратных метров. Родители Андрея вскоре полюбили Ирочку, как родную дочь. И только семидесятитрехлетняя прабабка Клавдия Мефодьевна плевалась, когда приходила в гости, называла жизнь внука греховной и грозила карой небесной. Все остальные Капитоновы, взращенные в научном атеизме, посмеивались над бабой Клавой и продолжали обожать сына с его, к сожалению, пока гражданской женой.
Когда Ирочке исполнилось восемнадцать, они с Андреем чин чинарем поженились, но ребенка, о котором мечтали оба, почему-то все не было и не было. Когда Ирочка почти совсем отчаялась, у нее вдруг взяла да и родилась Ниночка, толстенькая, хорошенькая и здоровенькая...
