Галина Павловна, сжав губы, покачала головой. Ирина подскочила к ней, обняла за плечи и попросила:
– Ну... расскажи, мама... Облегчи душу...
Пожилая женщина закрыла лицо руками, простонала что-то невнятное, потом все же справилась с собой. Она вытащила из кармана халата носовой платок, вытерла набежавшие слезы и тяжело осела на кухонную табуретку. Ирина подвинула к ней поближе стул и пристроилась рядом, продолжая обнимать за плечи.
– Понимаешь, Ирочка... я не знаю, что имел в виду Федор Никодимович. Я тогда была молода, по уши влюблена в твоего отца и не верила никаким дурным знамениям и предсказаниям. Он ничего не сказал мне, кроме того, что мы не будем счастливы, что ничего хорошего не написано на роду Епифановых. А мне даже в голову не пришло поговорить с ним на эту тему. Я посчитала его слова недоброй шуткой и даже некоторым злопыхательством. Подумала, что не понравилась ему как невестка. Постаралась побыстрей забыть и действительно забыла. Я вспомнила об этих его словах только тогда, когда мы почти подряд похоронили Ванечку и Пашу. Паша действительно был третьим из сыновей, которых я...
Галина Павловна, горько задумавшись, замолчала. Ирина какое-то время не тревожила мать, а потом все-таки спросила:
– Почему же нет могил двух твоих сыновей?
– Первого, Егорушки, есть... Когда мы только поженились с твоим отцом, жили в Любани у моих родителей. Там и могила Егорушки...
– От чего он умер?
– Он... как Маринин Ванечка... Думали, что ерунда, обыкновенная простуда, а он не выкарабкался...
– А другой? Как его звали?
– Мы не успели назвать его никак. Хотели Володей, если родится мальчик, или Танечкой, если выйдет девочка... Тогда еще не было УЗИ или не использовали его для этих целей... не знаю... В общем, у меня случились преждевременные роды, ребенок родился шестимесячным, с какими-то несовместимыми с жизнью отклонениями. Мне его даже не показали. Сказали только, что... мальчик... У него вообще нет могилы... Не знаю, что с ним стало... Его посчитали... как бы выкидышем... А кому ж выкидыши выдают...
Ирина погладила мать по плечу и спросила:
– Это все твои тайны?
– Все... – ответила Галина Павловна и опять всхлипнула.
Ирина подождала, пока мать успокоится, и спросила еще:
– Ты можешь в этом поклясться?! Мы все очень боимся за детей Марины с Алексеем.
Галина Павловна выпрямила спину и сказала, глядя в пол:
– С Лешиными детьми все должно быть в порядке... да и с вами тоже...
– С кем?
– С тобой и с Борей.
– Почему ты так в этом уверена? – удивилась Ирина.
– Н-не знаю... Мне так кажется... Вы с Борисом уже получили сполна...
– Ты что-то недоговариваешь, мама! Что значит получили сполна?!
– Нет ничего страшнее смерти собственных детей. Родители должны умирать первыми... А ваши девочки...
Ирина закрыла лицо руками и прошептала сквозь пальцы:
– Лучше скажи все, мама...
Галина Павловна поднялась с табуретки и, стараясь не глядеть на дочь, сказала:
– Довольно, Ира... Не мучай меня... И так уж... который год от слез не просыхаю...
– Не одна ты!!
– Да... Не одна... Но мне больше нечего сказать тебе, доченька...
* * *
– Ну наконец-то очнулся, – со вздохом сказала Ирина, садясь на стул напротив Бориса, который, морщась, потирал виски.
– Ты здесь откуда? – спросил он, пытаясь оторвать голову от смятой подушки в серой, давно не стиранной наволочке.
– Боря! Хватит с нас Павла! – проигнорировала его вопрос Ирина. – Завязывай с этим!
– Я спрашиваю, откуда ты здесь взялась? – повторил он свой вопрос и с трудом привалился к стене.
– Хотелось бы сказать «от верблюда», но настроение не то. Ты что, забыл, что у меня запасные ключи есть от твоей квартиры?
– Могла бы, между прочим, и позвонить... Не к себе домой идешь... – недовольно пробурчал Борис.
– А я звонила, только без толку!
– Ну и ушла бы!
– Ушла бы, если бы тебя на работе не обыскались!
– Да? – удивился Борис и опять сморщился. – А какой сегодня день?
– Понедельник, Боря! – сказала Ирина. – И с утра ты должен быть на работе, как все нормальные люди!
– Понедельник?! Да ну?! – испугался он и очень быстро спустил голые ноги с дивана, несмотря на дикую головную боль, которая продолжала разламывать ему череп. – Где... это... мои джинсы?
– Не нужны тебе сейчас джинсы. Я договорилась с твоим начальством. Отгул тебе подписали.
– А что ты им сказала?
– Какая тебе разница, что я сказала, – устало отозвалась Ирина и тут же добавила: – Не бойся, не выдала, что ты пьяный, как говорится, в хлам...
– Ир, а у тебя нет какой-нибудь таблетки... Голова ни к черту... Кажется, лопнет...
– Держи! – Она взяла со стола стакан с прозрачной жидкостью и протянула брату.
– Я таблетку прошу...
– Там растворена таблетка. Специально в аптеку бегала! А то ты... как животное прямо... Смотреть противно было!
– А что это? – Борис взял стакан и покачал его в руках так, что прозрачная жидкость закрутилась винтом и образовала в центре стакана воронку.
– Какой-то из вариантов антипохмелина. Пей давай! Спрашивает еще!
Борис опять сморщился и одним глотком опустошил стакан.
– Дрянь... – констатировал он.
– А не надо пить! – ответила ему на это Ирина. – Повторяю: нам хватит Павла!
– Нам вообще хватит, тебе не кажется?! Пережить собственных детей – что может быть страшнее, Ирка?!
– Пережить четверых своих детей, – ответила она, нервно барабаня пальцами по подлокотнику кресла.
– Ну... это уже из области фантастики! Не война же...
– Это, Боря, не фантастика. Я говорю о нашей с тобой матери.
Борис даже не нашелся что сказать, настолько заявление Ирины показалось ему неправдоподобным. Сестра, не дав ему опомниться, пересказала свой разговор с матерью.
– Егорушка... значит... – задумчиво проговорил Борис. – Почему же у него не отцовское отчество?
– Что значит – не отцовское? – удивилась Ирина. – О чем ты?
– Судя по всему, Ириша, мать тебе все-таки не все свои тайны раскрыла. – И он рассказал сестре то, что уже рассказывал Нонне о странном свидетельстве о рождении Епифанова Егора.
– Да-а-а... – протянула Ирина. – Похоже, что все еще только больше запуталось.
