— Тамир, положи яблоко.
— Это Яблоко Истины, — возвестил Тамир, не слушая Джейкоба. — И я хочу его выебать.
— Иисусе.
— Я не шучу.
— Ты хочешь трахнуть Яблоко Истины, но хуй у тебя толстоват?
— Да. Именно в этом и затык.
— Вот сейчас? Или вообще в жизни?
— И то и другое.
— Ты под кайфом.
— Ты тоже.
— Ученый, который рассказывал про динозавров…
— Ты это о чем?
— Ну, тот подкаст. Там ученый сказал нечто такое прекрасное, что я думал, вот-вот умру.
— Не умирай.
— Он предложил слушателям представить пулю, выпущенную в воду, и как эта пуля оставляет позади коническую полость, коридор — дыру в воде, — которая не сразу схлопывается. Он сказал, что астероид пробил бы такой же тоннель — брешь в атмосфере — и что, глядя на астероид, динозавр увидел бы в дневном небе дыру в ночь. Это было бы последнее, что он увидел перед исчезновением.
— Может, ты не умереть хочешь, а хочешь стать как динозавр?
— А?
— Динозавр перед исчезновением наблюдал невероятной красоты картину. Ты об этом услышал и подумал, что это невероятно прекрасно, а значит, ты исчезнешь.
— Не тем людям дают стипендии Макартура.
— Я врал.
— Про что?
— Да в основном про всё.
— Ну?
— Мы с Ривкой обсуждали переезд.
— Да ладно?
— Обсуждали.
— А куда?
— Ты хочешь меня заставить это сказать?
— Думаю, да.
— Сюда.
— Да ты шутишь?
— Только обсуждали. Обдумывали. Время от времени мне приходят предложения работы, и с месяц назад пришло просто отличное, в технической компании. Мы с Ривкой за обедом разыгрывали разговор, представив, что я как бы принял предложение, и разговор скоро перестал быть игрой.
— Я думал, ты там счастлив. А весь этот гон про Америку и съемное жилье?
— Ты что-нибудь слышал из того, что я сейчас говорил?
— Когда ты меня уговаривал совершить алию?
— Значит, я могу совершить яилу.
— А это что?
— Алия вспять.
— Ты сейчас ее провернул в уме?
— Пока ты говорил.
— И что, есть какая-то постоянная Блохов-Блуменбергов, которую надо поддерживать?
— Еврейская постоянная. В идеале американские и израильские евреи просто меняются местами.
— И не об этом ли мы все время говорили? Это у тебя муки совести, что покидаешь Израиль?
— Нет, мы говорили про твои муки совести, что ты покидаешь семью.
— Я не покидаю семью, — возразил Джейкоб.
— И я не покидаю Израиль, — сказал Тамир.
— Одни разговоры?
— Когда папа что-то мне предлагал — еще кусочек халвы или погулять вечером, — а я отказывался, он все время говорил: Де зелбе праиз. "За ту же цену". Единственный случай, когда он употреблял идиш. Идиш он ненавидел. Но это вот говорил. И не просто на идише, он еще при этом имитировал голос деда. Говорить об отъезде из Израиля мне ничего не стоит. Та же цена, что и не говорить. Вот прямо так и слышу, как отец передразнивает деда: Де зелбе праиз.
Тамир оживил телефон и показал Джейкобу фотографии Ноама: из роддома, первые шаги, первый день в школе, первый футбольный матч, первое свидание, первый раз в военной форме.
— Я на этих фотках был помешан, — сказал Тамир. — Не глядя на них, я просто знаю, что они тут. Иногда я проверяю их под столом. Иногда ради этого иду в туалет. Помнишь, как с детьми ходил в супермаркет, пока они еще мелкие? То чувство, что в ту же секунду, как потеряешь из виду, они исчезнут навсегда? Так и это.
Всех динозавров смело с лица земли, но выжили кое-какие млекопитающие. Преимущественно те, что умели копать. Под землей их не коснулся страшный жар, пожравший все живое на поверхности. А Тамир зарывался в свой телефон, в фотографии сына.
— Мы хорошие люди? — спросил Тамир.
— Что за странный вопрос.
— Странный ли?
— Не думаю, что существует высшая сила, которая нас судит, — сказал Джейкоб.
— Но как мы сами себя должны судить?
— Слезами, молчанием, или?
— И даже мое признание — вранье.
— Должно быть, я дал тебе повод соврать.
— Я хочу уехать. Ривка не хочет.
— Ты хочешь покинуть Израиль? Или семью?
— Израиль.
— Ты ходил налево?
— Нет.
— А она?
— Нет.
— Я все время усталый, — сказал Джейкоб. — Постоянно вымотанный. Раньше я об этом не думал, но что, если все это время я на самом деле ничуть не уставал? Что, если эта якобы усталость была моим убежищем?
— Бывают и похуже убежища.
— И что, если я решу впредь никогда не уставать? Если я просто откажусь уставать. Будет уставать только тело, но не я сам.
— Не знаю, Джейкоб.
— А что, если я не смогу без посторонней помощи выбраться из своей норы? Если мне там станет слишком привычно, спокойно? И меня придется выкуривать?
— Думаю, ты прямо сейчас себя оттуда выкуриваешь.
— Что, если для выкуривания мне нужна Джулия?
Джейкоб взглянул на яблоко, лежащее между ними. Он понял, о чем думал Тамир, захотев это яблоко трахнуть. Это была не сексуальная похоть, а экзистенциальная — проникнуть в свою истину.
— Знаешь, чего бы я хотел прямо сейчас?
— Ну?
— Побрить голову.
— Зачем?
— Так я увижу, какой я лысый на самом деле. И все увидят.
— Может, лучше поджарим немного попкорна?
— Это будет кошмар. Но я к этому готов. Но это будет кошмар. Но я готов.
— Ты повторяешь одно и то же.
— По-моему, я засыпаю.
— Так спи.
— Но…
— Что?
— Я тоже врал.
— Я знаю.
— Знаешь?
— Да. Только не знаю, про что именно.
— Я не ходил налево.
— Нет?
— Или ходил, но я ее не трахал.
— Что же ты делал?
— Просто перекидывался сообщениями. И не так уж много их было.
