— Ладно что?
— Ладно, я скажу тебе пароль.
Он шмякнул телефон на стол с праведным возмущением, которое могло бы, если повезет, повредить систему, и добавил:
— Но знай, что это недоверие ложится между нами навсегда.
— Я это переживу.
Джейкоб посмотрел на телефон.
— Пытаюсь вспомнить, какой там вообще был пароль. Я его потерял сразу, едва купил. Я вообще не помню, чтобы включал его.
Джейкоб взял телефон и внимательно посмотрел на него.
— Может, обычный пароль семейства Блох? — подсказала Джулия.
— Точно, — отозвался Джейкоб. — Конечно, я бы применил и-э-т-о-п-р-о-й-9. Ну-у… нет.
— Хм… Конечно, нет.
— Наверное, можно разблокировать его в магазине.
— Наверное, и, ну просто наудачу, ты можешь написать первую букву заглавную, а вместо цифры написать слово "девять"?
— Я бы так не написал, — сказал Джейкоб.
— Нет?
— Нет. Мы всегда пишем его одинаково.
— А ты попробуй.
Джейкобу хотелось выскочить из этого детского сна ужасов, но в то же время ему хотелось быть ребенком.
— Но я бы так не написал.
— Почем знать, кто бы что сделал на самом деле? Возьми и проверь.
Джейкоб бросил взгляд на телефон, на свои пальцы, сжимавшие его, на дом, давивший со всех сторон, и Джулию, и в мгновенном порыве — столь же безотчетном, как подскок ноги после удара молоточком по колену, — швырнул телефон в окно, разлетевшееся вдребезги.
— Я думал, оно открыто.
А потом — тишина, сотрясшая стены.
— Ты думаешь, я не знаю дороги к нам на лужайку? — спросила Джулия.
— Я…
— Трудно тебе было задать пароль посложнее? Такой, чтобы Сэм не смог отгадать?
— Сэм копался в телефоне?
— Нет. Но лишь потому, что ты невероятно везучий.
— Ты уверена?
— Как ты мог все это писать?
— Что именно?
— Вот об этом говорить уже поздно.
Джейкоб знал, что момент упущен, и впитывал щербины на разделочной доске, кактусы между раковиной и окном, детские рисунки, приклеенные синей изолентой над мойкой и столом.
— Эти сообщения ничего не значат, — сказал он.
— Мне жаль того, кто способен сказать так много ничего не значащих слов.
— Джулия, дай мне возможность объяснить.
— Почему ты не можешь ничего не значить для меня?
— Что?
— Ты кому-то, а не матери своих детей, говоришь, что хочешь слизать свою сперму с ее очка, а единственный, кто заставляет меня почувствовать, что я красивая, — это чертова корейская флористка из лавки, которая даже и не флористка.
— Я мерзавец.
— Даже не начинай.
— Джулия, наверное, поверить трудно, но это была только переписка, и все.
— Поверить как раз легче легкого. Никто лучше меня не знает, что ты не способен на настоящее и смелое отступничество. Я-то знаю, для размазни вроде тебя это уже чересчур — на самом деле лизать кому-нибудь дырку в жопе, хоть вымазанную спермой, хоть нет.
— Джулия…
— И что, ты думаешь, теперь будет? Ты решил, что можешь говорить и писать все, что хочешь? Это, возможно, сходило с рук твоему отцу. Возможно, у твоей матери не хватает силы воли отказаться терпеть свинство. А я не собираюсь. Есть приличное и неприличное, это разное. Добро и зло разные. Ты этого не знаешь?
— Конечно, я…
— Нет, ты, конечно, не знаешь. Ты пишешь женщине, которая тебе не жена, что ее тугая шмонька тебя не заслуживает?
— Я не это на самом деле написал. И это было в контексте…
— И ты, выходит, вовсе не хороший человек, и не существует контекста, в котором такие слова были бы допустимы.
— Джулия, это был миг слабости.
— А ты забыл, что так и не удалил свою писанину? Что хранил всю переписку? Это был не миг слабости, а слабость личности. И пожалуйста, перестань повторять мое имя.
— Там все кончено.
— А хочешь знать, что хуже всего? Меня это даже не волнует. Самое печальное в этой истории — то, что совсем не опечалилась.
Джейкоб не поверил ее словам, но не поверил и тому, что она могла их произнести. Притворство, что их связывает, позволяло мириться с отсутствием любви. И вот теперь Джулия все расставила по своим местам.
— Послушай, я думаю…
— Сперму слизать с ее очка? — Она рассмеялась. — Ты? Ты же трус и сдвинут на микробах. Ты просто хотел это написать. Что хорошо. Даже отлично. Но признай иронию ситуации. Ты желаешь хотеть какой-то перенасыщенной сексом жизни, ну, а что тебе на самом деле нужно, так это мешок от микробов для прогулочной коляски, фильтр для воды, и даже свое высушенное, без оральных ласк существование, потому что это позволяет не тревожиться об эрекции. Господи, Джейкоб, да ты с собой носишь пачку салфеток, чтобы не пользоваться туалетной бумагой. Так ли ведет себя человек, который хочет слизать сперму с чьего бы то ни было очка?
— Джулия, перестань.
— И к слову, даже если ты окажешься в такой ситуации, с настоящим очком настоящей женщины, заполненным твоей настоящей спермой и манящим твой язык? Знаешь, что ты сделаешь? У тебя начнется твоя смешная тряска рук, рубашка насквозь промокнет от пота, ты утратишь свою желейную четвертинку эрекции, и тебе еще повезет, если и такая будет, а потом, скорее всего, уползешь в ванную смотреть несмешные видео для инфантилов на "Хаффингтон-пост" или в очередной раз слушать восхваления морских черепах на "Радиолабе". Вот что будет. И она поймет, что ты трепло, как, собственно, и есть.
— Рубашки-то на мне не будет.
— Что?
— Рубашка не промокнет от пота, потому что на мне ее не будет.
— Ебучие подлые слова ты сейчас сказал.
— Не выводи меня.
— Ты серьезно? Не может быть. Ты не мог это сказать всерьез. — Она, без всякой видимой причины, повернулась к раковине. — А ты думаешь, ты один такой, кто хочет пуститься во все тяжкие?
— Ты хочешь завести роман?
— Я хочу, чтобы все рухнуло.
— У меня нет романа, и я не хочу, чтобы все рухнуло.
— Сегодня я видела Марка. Они с Дженнифер разводятся.
— Чудесно. Или ужасно. Что я должен сказать?
— И Марк со мной заигрывал.
— Что ты затеяла?
