Джейкоб часто вспоминал ту работу Энди Голдсуорти
[15], ради которой художник пластом лежал на земле в грозу, пока она не пролетела. И когда он поднялся, на земле остался его сухой силуэт. Как меловой контур жертвы преступления. Как неисколотый круг после игры в дартс.
— Он по-прежнему с удовольствием гуляет в парке, — сказал Джейкоб доктору.
— Что-что?
— Я говорю, он по-прежнему с удовольствием гуляет в парке.
И на этом, казалось бы, non sequitur
[16] разговор повернулся на 180 градусов, перешел в другую плоскость.
— Иногда гуляет, — сказал Макс, — но в основном просто лежит. И ему так трудно дома ходить по лестнице.
— На днях он бегал.
— Ага, а потом хромал дня три подряд.
— Послушай, — начал Джейкоб, — всем ясно, что качество его жизни падает. Ясно, что он уже не тот пес, каким был раньше. Но и сейчас его жизнь вовсе не так плоха.
— Кто это говорит?
— Собаки не хотят умирать.
— Прадедушка хочет.
— Ну-ка, погоди. Что ты сейчас сказал?
— Прадедушка хочет умереть, — сообщил Макс как бы между прочим.
— Прадедушка не собака. — Полная дикость этого комментария поползла вверх по стенам. Джейкоб попытался смягчить его очевидной поправкой: — И он не хочет умирать.
— Кто это говорит?
— Оставить вас ненадолго? — спросила доктор, сложив руки на груди и сделав шаг к двери, даже не повернувшись к ней лицом.
— У прадедушки есть надежды на будущее, — сказал Джейкоб, — например, увидеть бар-мицву Сэма. И он радуется воспоминаниям.
— Как и Аргус.
— Ты думаешь, Аргус ждет бар-мицвы Сэма?
— Никто не ждет бар-мицвы Сэма.
— Прадедушка ждет.
— Кто это говорит?
— Собакам доступны все виды самых утонченных удовольствий жизни, — сказала доктор Шеллинг. — Полежать на солнышке. Полакомиться время от времени вкусной едой со стола хозяина. Трудно сказать, насколько их ментальный опыт заходит дальше этого. Нам остается только предполагать.
— Аргус чувствует, что мы его забросили, — сказал Макс, объявив свое мнение.
— Забросили?
— Как прадедушку.
Джейкоб вымученно улыбнулся доктору и сказал:
— Кто говорит, что прадедушка чувствует себя заброшенным?
— Он сам.
— Когда?
— Когда мы с ним говорим.
— А когда это бывает?
— Когда мы созваниваемся в скайпе.
— Он это не всерьез.
— Ну, а как ты поймешь, что Аргус имеет это в виду, когда скулит?
— Собаки не могут ничего иметь в виду.
— Скажите ему, — обратился Макс к доктору.
— Сказать ему что?
— Скажите ему, что Аргуса надо усыпить.
— О… Это не мне решать. Это очень личное.
— Ладно, но если вы думаете, что его не надо усыплять, вы бы уже сказали, что его не надо усыплять.
— Макс, он бегает в парке. Он смотрит фильмы на диване.
— Скажите ему, — попросил Макс ветеринара.
— Моя работа — лечить Аргуса, помогать сохранить его здоровье, а не давать советы по поводу эвтаназии.
— Другими словами, вы со мной согласны.
— Макс, она этого не сказала.
— Я этого не сказала.
— Вы считаете, моего прадедушку нужно усыпить?
— Нет, — ответила доктор, мгновенно пожалев, что своим ответом признала правомерность такого вопроса.
— Скажите ему.
— Сказать что?
— Скажите, вы считаете, что Аргуса надо усыпить.
— Я правда не должна такого говорить.
— Видишь? — сказал Макс отцу.
— Макс, ты понимаешь, что Аргус сейчас в этой комнате?
— Он не понимает.
— Конечно, понимает.
— Погоди-ка. Ты думаешь, Аргус понимает, а прадедушка нет?
— Прадедушка понимает.
— Правда?
— Да.
— Тогда ты чудовище.
— Макс…
— Скажите ему.
Аргус изрыгнул к ногам доктора с десяток практически целеньких наггетсов.
— А как тут моют стекла? — спросил Джейкоб у отца тремя десятками лет раньше.
Ирв посмотрел озадаченно и предположил:
— Стеклоочистителем?
— В смысле, с той стороны. Туда ведь не подойдешь. Сломаешь все, что там сделано.
— Но если никто не ходит, оно просто остается чистым.
— Не остается, — возразил Джейкоб. — Помнишь, мы вернулись из Израиля и все было в грязи? Хотя никого не было три недели? Помнишь, как мы писали наши имена ивритом на пыльных окнах?
— Дом не герметичная система.
— Герметичная.
— Не настолько герметичная, как диорама.
— Настолько.
Только одно Ирв любил больше, чем учить Джейкоба, — это когда тот его оспаривал, демонстрируя все признаки того, что однажды превзойдет отца.
— Может, поэтому стекло повернули той стороной от нас, — сказал он, улыбаясь и ероша пальцами волосы сына, которые со временем, отрастая, могли бы скрыть пальцы Ирва полностью.
— Не думаю, что со стеклом так можно.
— Нет?
— Нельзя скрыть его другую сторону.
— А с животными можно?
— Что ты имеешь в виду?
— Посмотри на морду этого бизона.
— И что?
— Повнимательнее.
Нет еще
Сэм с Билли сидели в хвосте автобуса, через несколько пустых рядов от остальных.
— Хочу тебе кое-что показать, — сказала Билли.
— Давай.
— На твоем айпаде.
— Я оставил его дома.
— Серьезно?
— Мама заставила, — пояснил Сэм, жалея, что не выдумал объяснения посерьезнее такого детского лепета. — Статью какую-нибудь прочла или еще чего?
— Она хочет, чтобы в поездке я был типа "с нами".
