Обсуждение было в полном разгаре. Заметил ли кто-нибудь ее отсутствие? А ее появление?
— Краденое ядерное оружие не может быть товаром для обмена, — сказала Билли. — Мы хотим, чтобы эту штуку обезвредили, и без промедления, точка.
— Мы ее не крали. Но я полностью согласен с тем, что ты говоришь.
— Ее надо просто захоронить.
— Мы можем как-то использовать ее в мирных целях?
— Нужно отдать ее Израилю, — предложил мальчик в ермолке.
— Мать твою, давайте ее захороним в Израиле.
— Позвольте на секунду вмешаться, — сказал Марк. — Моя роль здесь не предлагать решения, а помогать вам ставить провокационные вопросы, и я предлагаю вам взять на зуб вот такой: нет ли какого-то важного варианта, который мы еще не рассматривали? Что, если мы оставим бомбу себе?
— Оставим бомбу? — спросила Джулия, явно обозначая свое присутствие. — Нет, оставить ее себе мы не можем.
— Почему не можем? — спросил Марк.
— Потому что мы ответственные люди.
— Давайте просто проиграем этот вариант.
— Неуместно играть, когда обсуждается судьба ядерной бомбы.
— Дай ему сказать, — вмешался Сэм.
Марк заговорил:
— Может, это шанс наконец самим решать свою судьбу? На протяжении почти всей своей истории мы зависели от внешних сил: были разменной монетой в игре португальских и испанских торговых колоссов, были проданы Германии, захвачены Японией, потом Штатами.
— Мы сейчас все платки промочим, — сказала Джулия, обращаясь к детям.
Ее шутки никто не понял.
Марк понизил тон, удерживая внимание слушателей:
— Я лишь говорю, что мы никогда не были независимы.
— В мировой истории не было ни одной полностью независимой страны, — сказала Джулия.
— О, вас уделали, — сказал Марку какой-то мальчуган.
— Исландия полностью независима, — возразил Марк.
— О, вас уделали! — сказал тот же мальчуган Джулии.
— Никто никого не уделал, — урезонил его Марк. — Мы думаем, как бы нам урегулировать весьма непростую ситуацию.
— Исландия — дыра, — сказала Джулия.
— Смотри, — продолжил Марк, — если я идиот, то единственный вред моего трепа — это три потерянные минуты.
— Я получила эсэмэс от Лихтенштейна, — объявила Билли, поднимая телефон, будто это факел, а сама она — статуя Свободы. — Предлагают сделку.
— Ну вот, ясно, что у нас просто нет никакой атомной программы…
— Лихтенштейн это страна?
— …И не будет ни средств, ни оснований приобретать ядерное оружие на черном рынке.
— Ямайка хочет поучаствовать, — провозгласила Билли, салютуя следующей эсэмэской. — Предлагают триста миллиардов долларов.
— Они в курсе, что речь идет о бомбе, да? Не об атомном бонге? Ну, где моя "Аллилуйя"?
— Ксенофоб, — буркнул кто-то.
— И вдруг, — продолжил Марк, — мы неожиданно оказываемся в ядерном клубе, получаем возможность, если только решим ее использовать, вступить в число фактически независимых стран — стран, которые могут диктовать свои условия, которые не подчинены ни другим странам, ни превратностям собственной истории.
— Ну да, — сказала Джулия, ее знаменитое хладнокровие испарилось, — чтобы добавить себе головной боли и чтобы жизнь не казалась медом, и хэй-хо, как оно будет, щелкаем своими урановыми каблуками, и — бум! — вышибала на празднике жизни пропускает нас на самую клевую из всех вечеринок.
— Он не это предлагает, — вмешался Сэм.
— Он предлагает непонятно что. — А потом, обращаясь к Марку: — Непонятная бомба, вот ты кто.
— Я пытаюсь предложить, чтобы мы это рассмотрели хотя бы затем, чтобы отвергнуть потенциальные плюсы обладания бомбой.
— А давайте кого-нибудь забомбим! — воскликнул кто-то.
— Давайте! — тут же отозвалась Джулия. — Кого? И важно ли это вообще?
— Конечно, важно, — сказала Билли, озадаченная и расстроенная поведением Джулии.
— Мексику? — спросила какая-то девочка.
— Очевидно, Иран, — подсказал Мальчуган-Ермолка.
— Может, — продолжила Джулия, — надо скинуть бомбу на какую-нибудь разоренную войной, изнуренную голодом африканскую страну, где сироты такие худые, что пухнут?
Гомон стих.
— Зачем нам это делать? — спросила Билли.
— Потому что мы можем, — ответила Джулия.
— Боже, мам.
— Не говори Боже, мам!
— Мы никого не будем бомбить, — заявил Марк.
— Но ты же видишь, будем, — возразила Джулия. — Эта история всегда кончается одинаково. Или ты страна, которая никого не бомбит, или страна, оставляющая за собой такую возможность. А если оставляешь возможность, то бомбить будешь.
— Джулия, это уже ни в какие ворота.
— Только потому что ты мужчина, Марк.
Дети стали переглядываться. Раздалось несколько нервных смешков. Сэм не смеялся.
— Отлично, — сказал Марк, принимая и поднимая ставку Джулии. — Тогда вот еще идея: давайте разбомбим сами себя.
— Зачем? — спросила Билли, мучительно смущенная.
— Потому что Джулия…
— Миссис Блох.
— …Лучше умрет, чем будет спасать свою жизнь. Зачем на этом топтаться?
— Видишь, что ты наделала? — сказал Сэм матери.
— Ямайка поднимает до четырехсот миллиардов, — сказала Билли, размахивая телефоном.
Кто-то отозвался:
— Ого.
Кто-то заметил:
— У Ямайки нет и четырехсот долларов.
Кто-то добавил:
— Надо запрашивать настоящие деньги. Которые можно увезти домой и купить на них что-нибудь.
Сэм, взяв за руку, вывел мать в коридор, как она прежде не раз выводила его.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— А что я делаю?
— Я говорил папе, что не хочу, чтобы ты ехала с нами сюда, и ты стала раздувать, когда я просил не раздувать, и тебя больше заботит выставить себя крутой мамашей, чем быть на самом деле хорошей матерью.
— Что, прости?
— Ты хочешь, чтобы все вертелось вокруг тебя. Все и всегда вокруг тебя.
— Вообще не понимаю, о чем ты говоришь, и ты не понимаешь.
— Ты заставляешь меня извиняться за слова, которых я не писал, чтобы я мог пройти бар-мицву, которую только ты хочешь, чтобы я прошел. Ты не только проверяешь, что я ищу в интернете, ты стараешься при этом скрыть, что следишь за мной. И ты, наверное, думаешь, я не замечаю, как карандаши у меня на столе затачиваются сами собой?
