Сигнал ослабел, изображение пошло квадратиками.
Что Сэм сделал? Что-то неправильное, что-то недоброе, но что? Нерешительно, пытаясь загладить нанесенную им и неведомую ему обиду, Сэм сказал:
— И еще у меня есть девушка.
— Еврейка? — спросил Исаак, лицо которого уже превратилось в россыпь пикселей.
— Да, — соврал Сэм.
— Вот и свиделись, — сказал Исаак и отключился.
Эта подмена конца на начало изменила все. Тоска оказалась дедовой.
Вторая синагога осталась такой же, какой Сэм оставил ее. Аватара, чтобы пройтись и осмотреть, у него теперь не было, поэтому он наскоро и начерно создал примитивного болвана, чтобы войти. Фундамент был залит, каркас стен выставлен, но без панелей строение можно было прошить насквозь брошенной стрелой или взглядом. Он — Сэм — знал, что новый аватар мужского пола — подошел к стене, схватился за рейки, как за прутья тюремной решетки, и потянул на себя. Сэм одновременно управлял и наблюдал. Подошел к другой стене и повалил ее тоже.
Сэм не рушил, и это не был Сэм. Он выгораживал место внутри большего места, еще не зная, кто он такой.
Раскинувшись во все стороны, строение съеживалось с краев, подобно гибнущей империи, что стягивает армии назад к столице, подобно чернеющим пальцам застрявшего на стене альпиниста. Не стало банкетного зала, баскетбольной площадки и раздевалок, не стало детской библиотеки, учебных классов, кабинетов для администраторов, кантора или раввина, ни часовни, ни святилища.
Что осталось после того, как все эти стены пали? С полдюжины помещений.
Сэм не задумывал такой структуры, он ее просто создал. И он не был Сэмом.
Столовая, гостиная, кухня. Коридор. Ванная, гостевая спальня, гостиная для просмотра телевизора, спальня.
Чего-то не хватало. Здание о чем-то тосковало.
Он отправился к руинам первой синагоги и подобрал почти не пострадавший витраж с Моисеем, плывущим по Нилу, и горсть щебня. Он заменил одно из окон на кухне принесенным витражом, а щебень положил в холодильник, к имбирному пиву.
Но чего-то все равно не хватало. Тоска оставалась.
Подвал. Нужен был подвал. Умеющая чувствовать синагога, сознающая, что даже пока строится, она разрушается, тосковала по подземелью. У него не было денег купить лопату, так что он принялся рыть руками. Он копал подвал, как могилу. Копал, пока не перестал чувствовать рук, которых и не мог чувствовать. Копал, пока за горкой выброшенной земли не смогла бы укрыться целая семья.
А потом он встал перед своей работой, как первобытный художник перед своей пещерной росписью.
Вот и свиделись.
Сэм выбрал себе светлые волосы, вернул браузер и стал гуглить: как делается пузырчатая пленка?
Землетрясение
Когда они приехали домой, Джулия сидела на крыльце, охватив колени. Солнце лежало на ее волосах, как желтый мел или пыль, осыпаясь от малейшего движения. Увидев ее, такой, как она была в то мгновение, Джейкоб невольно стряхнул обиду, осевшую на сердце, как галька. Она не была его женой, вот в тот самый момент, она была женщиной, на которой он женился, — личностью, а не ролью.
С его приближением Джулия слабо улыбнулась: улыбка смирения. Утром перед выездом в аэропорт Джейкоб читал врезку в "Нэшнл джиографик" о неисправном метеорологическом спутнике, который больше не может выполнять своих функций, но поскольку ловить его слишком дорого и нет большой необходимости, он будет кружить по орбите просто так, пока не упадет на землю. Улыбка Джулии была такой же далекой.
— Ты что тут делаешь? — спросил Джейкоб. — Я думал, ты вернешься позже.
— Мы решили вернуться на пару часов раньше.
— А где Сэм? — спросил Макс.
— Это ты можешь решить? Как сопровождающий?
— Если у Марка возникнут трудности, я могу туда вернуться за пятнадцать минут.
Джейкобу ненавистно было слышать это проклятое имя. Его сердце вновь наполнилось галькой, и оно пошло ко дну.
— Сэм наверху, — сказала Джулия Максу.
— Пошли, наверное, со мной, — сказал Макс Бараку, и они скрылись в доме.
— Мне надо по-большому, — сказал Ирв, шаркая мимо них. — Потом я присоединюсь к тусовке. Привет, Джулия.
Тамир выбрался из машины и распростер объятия:
— Джули!
Никто не звал ее Джули. Даже Тамир не звал.
— Тамир!
Он обнял ее, разыгрывая свой обычный спектакль объятий: с удерживанием на расстоянии вытянутых рук, оглядыванием с головы до ног, затем прижатием к себе, затем снова отстранением на длину руки и повторным разглядыванием.
— А все остальные стареют, — сказал он.
— Я тоже не молодею, — ответила Джулия, не расположенная отвечать на его заигрывания, но и не стремясь их прерывать.
— Я и не сказал ничего такого.
Они улыбнулись друг другу.
Джейкобу хотелось ненавидеть Тамира за то, что тот все сексуализировал, но Джейкоб не понимал, была эта манера его личной склонностью или результатом воздействия среды — насколько поведение Тамира было просто восточным обычаем, неверно понятым культурным кодом. И может быть, это именно Джейкоб все десексуализировал, даже когда все сексуализировал.
— Мы так рады, что ты побудешь подольше, — сказала Джулия.
"Почему все молчат про землетрясение?" — недоумевал Джейкоб. Может, Джулия боялась, что они еще не знают о нем? Хотела преподнести новость осторожно и разумно, в спокойной обстановке? Или еще не слышала сама? Еще загадочнее, почему Тамир, тот, кто не забывал упомянуть ни о чем, не упомянул об этом?
— Нелегко было решиться, — продолжил Тамир. — Я бы сказал "ты знаешь", но ты не знаешь. В любом случае, я подумал, приедем чуть раньше, потратим это время с пользой — Барак поближе познакомится с американской родней.
— А Ривка?
— Она передает, что очень жалеет. Очень хотела приехать.
— У вас все хорошо?
Ее прямота удивила Джейкоба и напомнила ему о его отстраненности.
— Конечно, — ответил Тамир. — Просто у нее были кое-какие планы, которые нельзя перенести. А теперь: Джейк говорил, ты что-то приготовила поесть?
— Так и говорил?
— Я не говорил. Я даже не рассчитывал, что ты вернешься так рано.
— Не ври жене, — сказал Тамир, подмигивая, и Джейкоб, не уверенный, что Джулия видела это, сказал ей:
— Он мне подмигнул.
— Ну что ж, давайте соберем поесть, — сказала Джулия. — Ты проходи. Макс покажет, где положить вещи, и мы все встретимся за кухонным столом.
Лишь Тамир скрылся в дверях, Джулия взяла Джейкоба за руку.
