Тогда он принялся дрочить с алоэ. Но зеленый когнитивно диссонировал, создавал ощущение, будто пялишь инопланетянина, и это было неприятно. Сэм переключился на увлажняющий лосьон.
Сэм был сумасшедшим экспериментатором от мастурбации, неустанно искавшим способы превращать руку в подобие вагины. Тут ему помог бы настоящий опыт с аутентичной вагиной, но его неспособность не заметить в слове "аутентичный" "титек" делала вероятность такого события столь же мизерной, сколь мизерной делало ее употребление Сэмом слова мизерный. Однако чем еще мог быть интернет, как не справочником по гинекологии, и опять-таки, есть вещи, которые мы знаем, не имея возможности познать эмпирически: так младенцы не ползут вперед, оказавшись на краю утеса, — а в этом Сэм был уверен на 95 процентов. Когда через пять несправедливо бесконечных, космически долгих лет Сэм получил первый опыт с настоящей женщиной — не с Билли, как ни жаль, а с какой-то просто милой, умной и симпатичной, — он удивился тому, насколько точными были его представления. Он знал все время, знал все. Пожалуй, если бы он знал, что все знает, эти пять лет было бы немного легче вытерпеть.
Он пробовал просто ладонью, без увлажнения, ладонью, смазанной: медом, шампунем, вазелином, кремом для бритья, рисовым пудингом, зубной пастой (лишь однажды) или остатками витаминной мази, тюбик от которой его родители не могли набраться духу выбросить, несмотря на то, что выкидывали все на самом деле важное. Он изготавливал искусственную вагину из трубки от туалетной бумаги, затягивая один конец пищевой пленкой (и закреплял ее резинками для денег), наполняя трубку кленовым сиропом, а затем затягивая пленкой и второй конец (тут опять резинки) и делая в пленке прорезь. Он трахал подушки, одеяла, вакуумные чистильщики бассейнов, мягкие игрушки. Дрочил на каталог "Виктория Сикретс", и на выпуск "Спортс иллюстрейтед" с купальниками, и на рекламы на задних страницах "Сити пейпер", и на рекламу лифчиков в журнале "Перейд", и практически на все, что великая власть его всемогущего и целеустремленного воображения могла превратить в анус, вагину, сосок или рот (в таком порядке). Конечно, у него был неограниченный доступ к такому объему бесплатного порно, который не просмотришь и за время жизни всех граждан Китая, вместе взятых, но даже помешанный на анальном сексе двенадцатилетний подросток понимает связь между затраченной мыслительной работой и остротой оргазма, и потому самой яркой его фантазией было перехватить арабскую девственницу на пути к какому-то мученику, готовящемуся ей всадить, нырнуть к ней под бурку и там, в этой темной сурдокамере, в этом черном космосе, раз за разом проводить языком вокруг ее ануса. Мог бы хоть кто-нибудь поверить, что эта фантазия не имела никакого отношения ни к религии, ни к национальности, ни даже к табу?
Он пытался стягивать резинками запястье — резинки в мастурбации то же, что мука в хлебопечении, — чтобы пальцы онемели и казались чужими. Это невероятно здорово получалось, и Сэм чуть не лишился руки. Он расставлял зеркала, чтобы видеть только свою дырку, не видя остального тела, и успешно внушал себе, что это дырка женщины, которая хочет, чтобы он ее туда отымел. Он мастурбировал доминантной и недоминантной рукой — здоровой и увечной — и докрасна натирал член сразу обеими ладонями. Несколько месяцев его любимым приемом был тот, который он называл — конечно, никому не называя, — "хват Роджера Эберта": вывернуть запястье, чтобы большой палец смотрел вниз. (По каким-то причинам, которых он не понимал и не видел необходимости понимать, это тоже создавало ощущение, что рука — чужая.) Он закрывал глаза и задерживал дыхание, пока в голове не начинало мутиться. Он трахал собственные подошвы, будто озабоченный тибетский отшельник. Даже если бы он пытался оторвать собственный член от тела, то и тогда не тянул и не сжимал бы его сильнее, и это чудо, что он себя не покалечил, хотя, даже переживая оргазм, он чувствовал, что в каком-то глубинном смысле наносит себе непоправимый вред, и что так и надо, и что это тоже один из элементарных кирпичиков того знания, которым он обладал от рождения.
Он мастурбировал в туалетах поездов, самолетов, в школьных туалетах в обычной школе и в еврейской, в магазинных туалетах "Гэпа", "Зары" и "Эйч энд Эм", в ресторанных туалетах, в туалетах всех домов, где ему случалось бывать и где у него была возможность воспользоваться туалетом. Где только можно спустить воду, он дрочил.
Сколько раз он пытался пососать собственный член? (Подобно Танталу, сколько он ни тянулся, плод только отдалялся.) Он пытался засунуть его себе в зад, но для этого понадобилось бы отогнуть член в ту сторону, куда он хуже всего гнулся, все равно что стараться опустить разводной мост в воду. У него получалось потереть возле ануса мошонкой, но от этого только брала досада.
Однажды в одном сообществе, посвященном анилингусу, он наткнулся на довольно заманчиво описанный способ во время дрочки засовывать в задницу палец. И когда он отучил свой сфинктер рефлекторно изображать китайскую ловушку для пальцев, то ощущение было довольно приятным, пусть и довольно странным. Как миска, с края которой кто-то нетерпеливый — а именно: Сэм — начисто смазал пальцем крем. Он и в самом деле смог нащупать свою простату и, как было обещано, в момент оргазма видел сквозь стены. Правда, смотреть было не на что, кроме соседней скучной комнаты. А вот извлечение пальца все убило. Во-первых, сразу после оргазма все то, что перед оргазмом казалось не просто добрым, но логичным, необходимым и неизбежным, разом стало необъяснимым, тревожным и противным. Можно затушевать или даже вовсе отрицать почти все, что ты сказал или сделал, но палец в заднице нельзя ни затушевать ни отрицать. Его можно оставить там или вынуть. И его нельзя оставить там.
Сэм никогда не был в ладу со своим телом — ни в одежде, которая вечно не сидела, ни когда исполнял свою жуткую пародию на недэцэпэшную ходьбу, — исключением были лишь минуты мастурбации. Во время мастурбации он одновременно и владел своим телом, и существовал в нем. Он был естественным, расслабленным, самим собой.
> Это Я.
> Все равно не понял. И перестань кричать капсами.
> Это я.
> Билли?
> Билли?
> Макс?
> Нет.
> Прадедушка?
> НОАМ.
> Не ори.
> Ноам, твой кузен.
> Мой израильский кузен Ноам?
> Нет, твой шведский кузен Ноам.
> Смешно.
> И по-израильски.
> Твои у нас тут, брат и отец.
> Я знаю. Отец мне писал с кладбища.
> Странно. Он говорил, что не может с вами связаться.
> Наверное, имел в виду телефон. По электронке мы все время переписываемся.
> Мы сейчас сидим шиву у дедушки дома.
> Да, я и это знаю. Он мне прислал фотку лосося.
> Зачем?
> Затем, что там был лосось. И затем, что, пока он не снимет на телефон, все для него не совсем реально.
> Ты говоришь по-английски лучше моего.
