– Садись, два. Стыд и срам, Филимонова.
Она даже фамилию мою никак не может запомнить.
Я развернулась и пошла к своей парте.
– Стой, – вдруг сказала Клара Ивановна. – А ну вернись!
Я повиновалась.
– Что это у тебя на лице?
– Где? – Я аж испугалась.
– Краска! Помада! Нет, вы полюбуйтесь. Пугало огородное! Намалевалась, как не знаю кто! Стыд и срам! – Это любимое выражение Клары Ивановны.
– А ну живо к раковине! Умывайся! И чтобы я такого больше не видела на своих уроках. Придут разукрашенные, как прости господи! Не школа, а…
Я стояла посреди класса и мечтала поскорей умереть. Понимаете, у нас все девочки в классе красятся, абсолютно. Ну, кроме Элоны Давыдовой. А у меня только пудры немного на носу и блеск для губ. Все. Разве это криминал?
Так обидно, и главное, ничего ей не возразишь. Она ведь почетный работник и так далее. Наши молчали, как на похоронах. Я даже посмотреть на них не могла, только чувствовала, как все на меня пялятся.
– Что ты встала, Филимонова? Умывайся, сказала!
Я подошла к раковине и включила кран с ледяной водой. Другого тут не было.
– Извините, а можно вопрос? – вдруг услышала я Веркин насмешливый голос.
– Сначала встань из-за парты. Что ты хотела, эээ… Волкова?
– Да ничего особенного. Просто хочу спросить: это правда, что от вас муж ушел? Кажется, к соседке или что-то в этом роде?
О-о. Я прямо спиной почувствовала, как Клара Ивановна начала звереть там у себя за кафедрой. Хотя она молчала.
– Просто я новенькая, всего еще досконально не знаю. А слухи разные по школе ходят.
Гробовая тишина. Но Верка не сдавалась:
– Нет, вы если не хотите отвечать, я не настаиваю. Это ваше право. Как и право Филипповой пудриться, краситься, наголо побриться, язык проколоть, если ей так приспичит. Вы меня понимаете, Клара Захаровна?
– Ивановна! – взвизгнула химичка.
Она побелела, как мертвец, – это я уже своими собственными глазами увидела, умываться я на тот момент передумала и закрутила кран. А потом Клара Ивановна вскочила со стула, уронила его на пол и, как ошпаренная, выбежала из класса.
Что после этого началось, не передать словами. Все орали, как сумасшедшие, ржали так, что стекла в шкафчиках тряслись и звякали колбы. Главное, чтобы что-нибудь не взорвалось!
– Верка, молодчага! – кричали наши мальчики.
– Сила вообще!
– Супервуман ты, Волкова!
– Просто Верочке легко говорить. Ей ведь не в нашей школе потом учиться, вот ей все и по барабанчику, – в своем репертуаре вставила Ксюша.
– Юль, ты в порядке? – спросила у меня Маша, когда я вернулась за парту.
Щеки у меня горели до сих пор, как будто меня по ним отхлестали. Я не успела ответить Маше, потому что в класс вошел директор. А следом – химичка конечно же.
И тогда началось самое смешное.
Здравомыслящий человек
– Меня в школу вызывают! – радовался за ужином папа. – Какая прелесть! Первый раз в кабинет директора войду, хоть познакомимся.
– Пап, ты только там без фанатизма, – попросила я. – Не хочу, чтобы еще из-за тебя у меня проблемы с Кларой возникли. Их и так через край.
– Дорогая моя дочь, я тебе клятвенно обещаю: проблемы будут. Но не у тебя, а у Клары Ивановны.
– Пап, не надо, правда! Я тебя прошу.
– Юля, ты не волнуйся, – говорит мама. – Твой папа здравомыслящий человек. Это он только тут хорохорится.
– Кто хорохорится? Я хорохорюсь?! Знаете, дорогие мои женщины, что я на свете больше всего не люблю? Когда вот такие заслуженные педагоги с черствой коркой вместо сердца детям жить и радоваться спокойно не дают. Моим, заметьте, детям, собственным! – Папа смотрит сначала на меня, потом на Верку. – И вы хотите, чтобы что? Чтобы я ей это спустил? На том простом основании, что она орденоносец или кто-то там?
– Дядя Женя, только за меня не надо заступаться, ладно? – Верка говорит.
– Ты, Вера, конечно, палку перегнула немного, – замечает мама. – Не стоило этого говорить. Повторять чужие сплетни.
– Я знаю. – Верка хмуро тычет вилкой в салат.
– Это с одной стороны, Люда. А с другой… Она за друга вступилась, когда его линчевали у всех на глазах!
Папа у меня любит напыщенно выражаться. Друг. Линчевали. Как в шекспировских пьесах.
– И потом Вера уже осознала свой поступок. Я это невооруженным глазом вижу.
Правда, у Верки такой мрачный вид, что мне тоже кажется: она уже сто раз пожалела, что ляпнула.
– Может, все-таки я в школу схожу? – дружелюбно предлагает мама.
– Кого вызвали? Меня. Вот я и пойду, – отрезает папа. – Слушайте, да не переживайте вы так, все будет в порядке.
– Я конфеты открою? – Верка говорит. – А то сладенького захотелось.
Глава 12
Лучшее изобретение человечества
Не хотела я с Левой встречаться. Но потом все-таки встретилась.
– Ты можешь нормально объяснить, что случилось?
– Ничего, говорю же. – Я иду себе потихонечку. За него не держусь, хоть и скользко на дороге.
– Я вижу, что-то происходит. – Лева так волнуется, что мне становится приятно. Значит, я ему все-таки дорога, невзирая на различные приключения.
– Тебе это только кажется, Лева. Все нормально, правда.
Я решила серьезный разговор отложить на потом, все-таки сейчас не самое время.
Заходим в подъезд, вызываем лифт, двери сразу открываются.
– Ты меня любишь? – спрашиваю. Просто вдруг захотелось от него это услышать.
– Нет, – говорит мне Лева и смеется. – Я тебя просто обожаю!
Мне не нравится его ответ. Шуточки эти вечные. Обожают плюшевых медвежат с пищиком внутри. Блины с вареньем тоже обожают, кататься на коньках. Море в шторм обожают некоторые. А любимую девушку любят. Разница большая. Тем более если она твоя будущая жена, по ощущениям.
Ксюша говорит, что женятся в основном на покладистых и надежных. То есть на таких, как я, а не она. Таким, как Ксюша, дарят огромные букеты по триста роз – ей однажды такой подарили. Мы с ним всем классом фотографировались по очереди, я девочек имею в виду. Даже наша практикантка по физике щелкнулась и тут же выложила фото в «Инстаграм». Еще таких, как Ксюша, везде водят и катают на классных машинах всю жизнь. Ну не всю, конечно…
– Приехали. – Лева говорит.
Выходим на площадку, и он нажимает звонок. Ждать не приходится, дверь открывается почти моментально.
