Счастье – глубинная радость от того, что ты живой. Единственное нормальное состояние человека, в котором можно прожить свою жизнь интересно, увлекательно и глубоко. Так сказал Егор, вернее, написал в «Комнате с видом на небо». Кажется, ничего прекрасней я не слышала за всю свою жизнь.
Глава 15
Как два сыча
Я поднялась на третий и сразу их увидела. Они стояли у окошка и увековечивали себя в селфи на новый Ксюшин айфон с моноподом. На обеих были одинаковые серые юбочки и белые гольфы. Прически у Маши с Ксюшей тоже были одинаковые, какие-то сложные конструкции из кос. Они явно в салон к Ксюшиной маме ходили, я там однажды была – она замечательно плетет косы. Мы втроем в «Ормандо» целый день тогда провели, так было здорово! Массаж, педикюр, маникюр, потом нам подали чай и сэндвичи на маленькой этажерке, а после этого мы в сауну с бассейном пошли. Лучший день в моей жизни, наверное! В шикарном месте с любимыми подругами.
Мне вдруг стало жутко одиноко. Стою у лестницы, смотрю, как они там рожицы в камеру строят, и понимаю: все. Мы теперь чужие друг другу люди.
Маша. Ксюша. И я.
Мы всегда были не разлей вода, считай, с четвертого класса. Неужели они по мне не скучают? Просто я надеялась, что все-таки да. Но сейчас, стоя в нашем школьном коридоре, я отчетливо поняла: я им больше не нужна.
– Погоди, в «Инстаграм» только скину! Угу, есть!
– Ксюш, а ты точно в субботу в «Свитер» не придешь? Все-таки у Бори день рождения.
– Я постараюсь. Просто мы с Ахмадиком на фотовыставку собрались. У него там две работы будут представлены, открытие как раз в шесть. Но слушай, мы оттуда сразу к вам, договорились?
Они громко разговаривали, мне все было слышно. До единого словечка.
Значит, вот как обстоят дела в современном мире. Ахмадик, Борин день рождения. Как же сильно я отстала от жизни.
Я кашлянула и направилась в класс, мимо них продефилировала – даже не кивнула. Не посмотрела в их сторону, хотя мне очень хотелось. Просто увидеть, кивнут они мне или нет.
Я прошла за парту и опустилась рядом с Веркой. Та в наушниках сидела и была не здесь, а где-то. Впрочем, как всегда. Чиркала что-то в «молескине».
С того дня, как я прочла Веркин дневник, прошла почти неделя. Да, это было в прошлую пятницу, а сегодня уже четверг. Сначала я хотела Верке сказать, что я теперь все знаю. Про Филипка, травоядных и так далее. Я даже подумывала взять Веркин дневник и принести его в школу, но это была, конечно, глупость. Сгоряча я так подумала, просто, когда читаешь о себе такие вещи… В общем, сами понимаете. Разумеется, ничего я никуда не принесла, мы же не в третьем классе. Нам не по девять лет.
Месть моя будет куда более изощренной.
Я пихнула ее локтем в бок:
– Вер!
Верка вздрогнула и удивленно на меня уставилась. В школе мы с ней практически не разговариваем, сидим за партой, как два сыча, помалкиваем. Мало у нас общих тем для разговоров.
– Чего тебе? – Верка вынула наушник и посмотрела на меня, как король глядит на лягушонка.
– У тебя какие на сегодня планы? – спрашиваю.
– Да так. А что?
– Может, в кофейню сходим? Там капучино классный варят, атмосфера хорошая, посидим.
– Это что, свидание? – спрашивает Верка и с наглой улыбкой глядит мне в самые глаза.
Я мило ей улыбаюсь. Очень смешно ты шутишь, Вера.
– Ну ладно. – Она вдруг пожимает плечами. – Пойдем. Мне сегодня все равно делать нечего.
Тут в класс заходят Маша с Ксюшей. Они смеются и перешептываются, как две заговорщицы. Смотреть мне на них тошно, господа.
– Супер! – громко говорю я на весь класс. – Значит, сразу после уроков идем, договорились? – Я улыбаюсь Верке во все свои тридцать два зуба, как какая-то сумасшедшая лошадка.
Девочки замедляют шаг и удивленно на нас глядят. Таких теплых и дружеских чувств между мной и Веркой они явно не ожидали. Я смотрю на Машу, она сразу отводит взгляд. А я со своей фальшивой улыбочкой наклоняюсь над Веркиным «молескином»:
– Слушай, ты так здорово рисуешь! У тебя очень похоже получается!
– На кого? – быстро спрашивает Верка и с хлопком закрывает блокнот.
– Это же тот писатель, – говорю. – Да? Я сразу его узнала. Замечательный портрет!
Пятно
Стоим мы в маечках и трусиках на резиновом коврике и трясемся. В медкабинете холодно, а врач уже очень долго слушает сердце Элоны Давыдовой. Элона большая, и сердце у нее, наверное, такое же. Поэтому так долго. Я четвертая в очереди, сразу за Веркой. Врачей я не боюсь, но вот этого доктора почему-то немного. Мне не нравится его красное, все в морщинах лицо. Он похож на синьора Помидора из книжки, которую мне читает мама. Не хочу, чтобы он слушал, что там у меня внутри делается. Может, сказать, что меня тошнит, и отпроситься домой?
Но я стою в очереди и жду участи своей. Я покорная, и руки у меня ледяные.
– Как тебя зовут? – спрашивает синьор Помидор, он улыбается в усы.
– Волкова Вероника, – громко сообщает Верка.
– Ух, какая ты резвая, Вероника,! Посмотри-ка сюда! Так. А теперь сюда. Молодец!
Синьор Помидор водит вокруг Веркиной головы каким-то молоточком. Мне кажется, сейчас он ее стукнет по носу. Но нет. Он стучит по Веркиным коленкам, и ноги у нее резко сгибаются.
– Превосходно, – радуется синьор Помидор. – Давай мы теперь тебя послушаем, встань и маечку приподними.
Верка задирает майку, и я вдруг вижу пятно. Оно огромное, бордовое – почти во всю Веркину спину. Я даже не понимаю сначала, что это. Мне так страшно! Наверное, это из-за того, что он ей по коленкам стучал! Верке плохо стало, и на спине у нее выступило пятно! Она сейчас умрет прямо у меня на глазах, это же очевидно!
Меня охватывает такая паника, что я не могу слова вымолвить. Стою и смотрю на ужасное пятно, глаз от него отвести не могу.
– Повернись, – командует врач.
Верка разворачивается ко мне лицом. Синьор Помидор преспокойно прикладывает фонендоскоп к ее спине. Он что, может быть, ослеп? Он ничего не видит?!
Когда я вечером в постели рассказываю про этот ужас маме, она говорит:
– Юль, это просто родимое пятно. Такое у некоторых людей бывает.
– Да? – все еще сомневаюсь я. Никогда я ни о каких родимых пятнах не слышала.
– Что-то вроде большой родинки, вот как у тебя на ручке. Только у тебя маленькая. – Мама целует меня в ладошку.
– Ну ладно, – говорю я. – Ты «Чиполлино» почитаешь?
Мама одна знает, как меня успокоить. Я так ее люблю!
