Парень заливисто рассмеялся, запрокинув голову назад. О боже!
– Ньеть! – отсмеявшись, наконец сказал он. – Я внюк Николя. Мьенья зовьют Оливье!
– Вну-у-ук?! – удивилась Елена Сергеевна. – Такой уже большой! Ай-яй-яй, как годы-то летят!
Оливье опять рассмеялся. А я не накрашенная в гости к Елене Сергеевне пришла.
– Николя сьейчьяс подойдьет! Он тут… Уже ньедальеко. Николя! Excuzes-moi! – Он извинился и вышел из поля нашей видимости.
– Странный тип, – сказал Лева и поморщился.
– Кто? Николай Иванович?
– Да нет, салат этот с колбасой.
Все понятно с тобой, Левочка. Мне так сразу приятно стало, что он ревнует. Заметил, наверное, как я на Оливье смотрела во все глаза.
А мы продолжали пялиться в экран – там такие красоты показывали. У них там утро еще, из распахнутого окна до пола доносились соловьиные трели. Я отчетливо их слышала. А еще мне картина на стене понравилась – с каким-то вельможей. Вернее, не сама картина, а рама – золотая, резная, а по верху – херувимы. Красивая!
И тут появился наконец наш Николя Иванович. Он был жутко запыхавшийся, весь красный и потный, как будто кросс бежал с нашим школьным физруком! У Николя Ивановича были короткие седые волосы, белая борода и красивое лицо, только в морщинах.
– Леночка! – сказал Николя Иванович. – Прости меня, ради бога! Я опоздал! Не поверишь, но я в пробке застрял – сорок минут намертво стояли. Я потом уже от отчаяния машину на трассе бросил и бегом сюда!
Значит, и правда бежал. Я почувствовала, что моя антипатия к Васильеву резко улетучивается.
– Ну здравствуй, Коля, – тихо сказала Елена Сергеевна и сразу заплакала. – Сколько лет мы с тобой не виделись, а ты совсем не изменился.
– Леночка, дорогая моя! Ты все такая же красавица! Ты… Ты…
Я поняла, что Николя Иванович с минуты на минуту тоже расплачется. Я дернула Леву за рукав: мол, пойдем на кухню. Он сразу понял, и мы ушли. Я чайник на плитку поставила.
Пусть люди спокойно разговаривают. Им, наверное, многое надо друг другу сказать.
Очередная гипербола
Уже поздно вечером, вернувшись домой, я стала свидетелем еще одного полудраматического разговора по скайпу. На сей раз – между папой и Евгением Олеговичем. Я стояла за дверью папиного кабинета (она застекленная) и все прекрасно слышала. Превосходно!
– Как я вам завидую! – восклицал мой папа, глядя в айфон. – Флоренция! Пьяццы, палаццы, статуя Давида, наконец!
– Женечка, дорогой! Какой Давид, я тебя умоляю! Мне Рыбников вторую репетицию подряд срывает! Только представь себе, этот провокатор назвался смертельно больным и заявил, что…
Тра-ля-ля-ля!
Просто к делу это не относится, и еще я не люблю, когда злословят. Поэтому пусть лучше будет тра-ля-ля-ля.
Папа понимающе кивал и периодически вскрикивал:
– Согласен, Евгений Олегович, это бардак!
– Сочувствую и, не побоюсь этого слова, соболезную!
– Ах-ах-ах! Немыслимое дело! Да что вы?!
– Представить себе такое невозможно! Неужели сам Марис Янсонс?
– Мир не без добрых людей, вот что я вам скажу, любезный Евгений Олегович!
Ну и так далее. Мне стало скучно, и я уже решила пойти укладываться спать, как вдруг папа сказал:
– Евгений Олегович, я понимаю, вам сейчас совсем не до этого. Но все-таки хотелось бы обсудить с вами один вопрос.
– Что такое? – сразу насторожился маэстро. – С Вероникой, надеюсь, все в порядке?
– Да, Верочка умница у нас. У вас. Проблем с ней никаких не возникает.
Ну это папа слишком преувеличил. Преуменьшил, вернее.
– Рад слышать, Женечка. Так о чем ты хотел поговорить?
Папа мнется. Я вижу через стекло, как ему неловко.
– Евгений Олегович. Даже не знаю, с чего начать.
– Да говори, Женя, не томи!
– Мы Верочке купили тут кое-что – одежду верхнюю, обувь, телефон она попросила, как у Юли. Нам это, конечно, не в тягость, даже в удовольствие. Она так радуется всему, так благодарит…
Хм, очередная папина гипербола.
На том конце скайпа гробовое молчание.
– Но дело не в этом, – суетится папа. – Они в конце мая в Новосибирск едут всем классом на три дня, там экскурсия в Академгородок запланирована, посещение оперного театра, зоопарка.
– Так-так? – Евгений Олегович неспеша прочищает горло.
– Поездка не дешевая, конечно, но девочкам очень хочется.
– Женя, не ходи вокруг да около! Говори, в чем дело?
Папа тоже откашливается:
– Дело в том, Евгений Олегович, что за поездку нужно заплатить деньги. Разумеется, мы заботимся о Вере в меру сил.
– Женя, все! Не продолжай! Я обещал тебе, что буду вам помогать с Верой?
– Э-э, ну да.
– И я буду! В следующем месяце я переведу тебе на карту, сколько там за поездку требуется?
– С проживанием и питанием десять тысяч, – виновато мямлит папа.
– Вот десять тысяч и перечислю! Женя, ты извини, мне нужно бежать. Тут эти безумные итальянцы на меня наседают! Ну до скорого! Я отключаюсь!
Папа сидит в кресле и еще какое-то время рассеянно глядит в телефон. Потом он встает и направляется к двери – я быстренько убираюсь в комнату.
Глава 17
Иголка в сердце
Мишка ждал меня у подъезда. Я во двор захожу, смотрю – стоит, руки в карманах.
– Привет, ты что тут делаешь?
– Тебя жду, давно не виделись, я соскучился. Привет.
Мишка какой-то не такой. Не знаю, как объяснить. Обычно он энергичный, даже чересчур, на мой вкус, а тут… Как будто его в кисель окунули.
– Понятно, зайдешь?
Вообще-то мне не очень хотелось принимать гостей, это я из вежливости предложила. Но Мишка все равно отказался.
– Давай здесь постоим.
– Давай.
– Ты почему в «Свитер» больше не приходишь?
– Я прихожу. Только немного в другое время, – говорю.
– Нам тебя не хватает.
– Кому это – «нам»?
– Ну мне. – Мишка так пристально глядит себе под ноги, словно там маленькая тарелка с инопланетянами только что приземлилась.
– Миш, понимаешь, все сложно. Во-первых. – Я умолкаю. – Ладно, не важно.
Не хочу я ничего объяснять. Всем и так все понятно. Кончилась наша дружба с Машей и Ко. Кончилась, такое бывает.
– Это из-за Льва, да? – спрашивает Мишка и тут же с извечной своей улыбочкой добавляет: – Вот же имя человеку досталось, а? Не повезло.
