«Мужи ревностного духа» (к которым он причисляет Иоганна Герхарда, Иоганна Арндта, Маттеуса Моллера)
[384] уже призвали народ к покаянным размышлениям и духовному обновлению, провозвестили, что христианское благочестие вновь изольется широким потоком и что срок сему уже близок. «Некое Братство» тоже выступило с подобными обещаниями, однако, вместо того чтобы преуспеть в осуществлении своих благих намерений, лишь повергло народ в сильнейшее смущение. Андреэ, конечно, имеет в виду «фурор», разразившийся вслед за публикацией розенкрейцерских манифестов
[385]:
Некое Братство (по моему мнению — в шутку, но, если верить богословам, — вполне всерьез) ‹…› сулило ‹…› величайшие и необыкновеннейшие вещи, притом именно те, к которым обычно стремятся люди; оно также внушало преувеличенную надежду на исправление существующего ныне извращенного миропорядка и ‹…› возможность подражания деяниям Христовым. Какое смятение умов воспоследовало за сообщением об этом деле, какие распри среди ученых мужей, как были взбаламучены и потрясены мошенники и шарлатан — о том нет нужды и говорить. Некоторые ‹…› охваченные слепым ужасом, пожелали сохранить свои прежние, устаревшие и ложные позиции в неприкосновенности и защищать их силой. Другие поспешили отказаться от своих мнений и ‹…› потянулись к свободе. Третьи ‹…› выдвигали обвинения против самих основ христианской жизни, объявляя их ересью и фанатизмом ‹…› Пока все они ссорились между собою и толпились на торжищах, многим другим представился случай взглянуть на происходящее и вынести собственное суждение об этих вопросах.
Итак, по мнению Андреэ, «фурор» имел, по крайней мере, одно благое следствие: он заставил людей задуматься и осознать необходимость реформ. Андреэ предлагает предпринять дальнейшие шаги к их осуществлению. Кажется, здесь он впервые высказывает идею образования христианских союзов или христианских обществ, которые будут действовать прямым путем
[386]:
Ведь мы, конечно же, не совершим такого прегрешения против Христа и Слова Его, как если бы мы стали узнавать путь спасения ‹…› от некоего общества (если таковое в действительности существует), никому толком не известного, о чьем всезнании говорят лишь его собственные самовосхваления, использующего в качестве эмблемы лоскутный щит и запятнавшего себя множеством дурацких обрядов, вместо того, чтобы обратиться непосредственно к Нему, который сам есть Путь, Истина и Жизнь…
Автор, как кажется, осуждает (вероятно) не существующее на самом деле, придуманное розенкрейцерское Братство с его странными эмблемами и церемониями и предлагает в качестве замены основать реальное, а не вымышленное христианское общество. В действительности такое общество уже было основано Андреэ — я имею в виду «Христианское Общество» (Societas Christiana), к которому мы вернемся позже.
Однако резкая (на первый взгляд) характеристика розенкрейцерского Братства, содержащаяся в этом предисловии, теряет свою негативную однозначность, едва мы переходим к заключительному абзацу, где читателя приглашают взойти на палубу корабля и отправиться в Христианополь
[387]:
Надежнее всего будет ‹…› для тебя подняться на палубу твоего корабля, отмеченного знаком Рака, самому, дождавшись благоприятных погодных условий, отправиться в Христианополь и там весьма тщательно все исследовать в страхе Божием.
В ходе этого путешествия, после кораблекрушения, и был открыт остров, на котором располагался описанный в книге идеальный град Христианополь.
Христиан Розенкрейц и его друзья тоже поднялись на палубы кораблей, отмеченных знаками зодиака, и отправились в путь в поисках новых духовных открытий — об этом рассказывается в конце «Химической Свадьбы». Завершая свое предисловие аллюзией на другое произведение, героем которого был Христиан Розенкрейц и которое Цетцнер издал всего лишь тремя годами ранее, Андреэ тем самым устанавливает связь между «Христианополем» и «Химической Свадьбой».
Остров, на котором располагался Христианополь, открыл не кто иной, как Христиан Розенкрейц — во время того самого путешествия, в которое он отправляется в финале «Химической Свадьбы».
Таким образом Андреэ, этот благочестивый любитель мистических розыгрышей, попытался, оставаясь в стороне от «фурора», продолжать проповедовать розенкрейцерский «символ веры», не упоминая имени самого Христиана Розенкрейца. В конце концов, как сказал Шекспир: «Что в имени? То, что зовем мы розой, и под другим названьем сохраняло б свой сладкий запах!»
[388]
Планировка Христианополя основана на квадрате и круге. Все дома выстроены по периметрам квадратов, причем самый большой внешний квадрат заключает внутри себя квадрат, меньший по размерам, тот в свою очередь — другой еще меньший, и т. д. вплоть до центрального квадрата, в центре которого высится доминирующий над городом круглый в плане храм (см. илл. перед гл. XI). Многие городские чиновники носят имена ангелов: Уриэль, Габриэль и пр., а в символическом плане город воплощает каббалистико-герметическую концепцию гармонии между макро- и микрокосмом, между вселенной и человеком. В описании города мистика причудливым образом переплетается с практицизмом. Так, например, в городе предусмотрено прекрасное искусственное освещение; и это важно с гражданской точки зрения, так как свет обескураживает преступников, привыкших совершать свои злодеяния в глухую ночную пору. В то же время яркое освещение улиц имеет мистический смысл, ибо символизирует свет Божественного присутствия.
Несмотря на то, что в городе царит глубочайшее благочестие и общественная жизнь его граждан зиждится на началах набожности, культура Христианополя является по преимуществу научной. Большое внимание уделяется теоретической и прикладной механике, а ремесленники составляют обширный и образованный класс. «Их мастеровые почти все люди образованные», и это способствует развитию изобретательства, ибо «людям рабочим предоставлена возможность развивать свои способности и в полной мере проявлять свой смекалистый дух»
[389]. Преподаются и естественные науки, химия, алхимия, особенным почетом пользуется медицина. Специальное здание выделено для занятий анатомией и прозекцией. В процессе обучения широко используются иллюстративные материалы. Так, в лаборатории для занятий по естественной истории стены расписаны изображениями природных феноменов: животных, рыб, драгоценных камней и пр. Преподается также искусство живописи, и ему учатся с величайшим рвением. В курс живописи входят такие дисциплины, как архитектура, перспектива, фортификационное искусство, устройство механизмов, механика и (как объединяющее звено) математика. Вездесущее присутствие математики, во всех ее разновидностях, — пожалуй, самая яркая черта культуры Христианополя. В математической лаборатории изучается гармония небесных тел, и украшают ее изображения многих инструментов и механизмов, а также геометрических фигур. Цикл обучения математике и числу завершается изучением «мистического числа»
[390].
