Помимо этого в городе преподается дисциплина, сочетающая в себе богословие и философию. Она именуется теософией и представляет собой нечто вроде естественной истории, рассматриваемой через призму христианской веры и совершенно противоположной учению Аристотеля, изучение трудов которого некоторые недалекие умы, к сожалению, предпочитают изучению творений Божиих. Теософия подразделяется на «ангельское служение»
[391] (дисциплину, высоко ценимую в городе) и «мистическую архитектуру». Жители города веруют, что Великий Зодчий вселенной не мог создать столь могучий механизм без всякого плана — нет, он, в своей величайшей мудрости, использовал меры, числа, пропорции, не говоря уже о таком элементе, как время, чьим свойством является чудная гармоничность. Секреты Великого Зодчего следует искать, прежде всего, в его мастерских и «образцовых постройках», однако к подобным «каббалистическим» поискам рекомендуется подходить с особой осмотрительностью
[392].
Горожане пытаются осмыслить творения Божии, прежде всего путем углубленных астрономических и астрологических штудий; они признают, что человек может управлять звездами и что существует некое «новое небо», на котором источник движения есть Христос. Изучение естественных наук вменяется в религиозную обязанность — «ибо не затем мы были посланы в сей мир, этот наиблистательнейший театр Божий, чтобы, подобно зверям, лишь поедать корм на пастбищах земных»
[393].
Огромное значение придается также и музыке, но в музыкальные школы допускаются только те из горожан, кто уже прошел обучение арифметике и геометрии; не случайно музыкальные инструменты развешаны на стенах «математического театра». Преподается и практикуется религиозное хоровое пение. Горожане видят в нем подражание хору ангелов, чье «служение» они столь высоко ценят
[394]. Хоровые выступления устраивают в Храме, и там же разыгрывают сакральные драмы.
Обитатели Христианополя — глубоко набожные христиане. Но, несмотря на это, они остаются весьма практичными людьми, заинтересованными в улучшении сельского хозяйства, уличного освещения, канализации (сточные воды отводятся из домов в искусственно созданную подземную реку) и просвещения, которому уделяют особенно много заботы и внимания. Их культура в высоком смысле научна; можно даже сказать, что в одном из своих аспектов Христианополь напоминает высший технический колледж (с упором на слово «колледж»). Их религия — христианизированная форма герметико-каббалистической традиции, подчеркивающая значимость «ангельского служения». В самом деле, они, как кажется, живут в постоянном сознании ангельского присутствия, а на улицах города всегда можно услышать вокальные имитации ангельских хоров.
Рассмотренное произведение, что вполне очевидно, не одиноко в европейской традиции, но продолжает ряд утопий, начатый знаменитым творением Томаса Мора. Непосредственным прообразом Христианополя послужил Город Солнца Кампанеллы, круглый в плане, с солнечным храмом посередине, — его описание прямо из Неаполя было доставлено в кружок единомышленников Андреэ Тобиасом Адами и Вильгельмом Вензе. Герметико-каббалистическая, магико-научная атмосфера Города Солнца
[395] воспроизведена в описании Христианополя, а многие детали жизни обоих городов (например, обучение посредством настенных изображений)
[396] совпадают до мелочей.
Но, кроме очевидного влияния Кампанеллы, в произведении Андреэ ощутимы и иные влияния. Так, важная для Андреэ тема значимости математических наук, в их связи с архитектурой и изящными искусствами, без сомнения, присутствовавшая и у Кампанеллы, с гораздо большей прямотой и точностью была раскрыта во втором томе Фладдовой «Истории Макро- и Микрокосма», опубликованной в Оппенхайме в 1619 г. — в том самом году, когда в Страсбурге был издан «Христианополь» Андреэ. Сам же Фладд следовал концепции математических наук, изложенной в предисловии Ди к Евклиду
[397]. Представляется весьма вероятным, что влияние Ди-Фладда сказалось на трактовке у Андреэ темы математических наук в их связи с изящными искусствами, прежде всего с искусством архитектуры (которое само в высшей степени математично), — а тема эта занимает заметное место в описании Христианополя.
В этой связи знаменательны и настойчивые призывы Андреэ поощрять развитие изобретательства в среде мастерового люда. Хотя важность введения новых технологий постепенно осознавалась во всей Европе, эта тема специально рассматривалась только в предисловии к Евклиду Джона Ди, обращенном, между прочим, непосредственно к лондонским ремесленникам
[398]. Утопический город Андреэ с его сильным, образованным ремесленным классом и восторженным отношением к математическим наукам наверняка вызвал бы у Ди одобрение.
И, конечно, не может не напомнить о Ди интерес Андреэ к «ангельскому служению». Именно Ди, как мы знаем, пытался заставить ангелов служить человек — посредством практической каббалы или каббалистической магии
[399]. Поэтому, когда Андреэ в своей ориентированной на математику утопии открыто и настойчиво говорит об «ангельском служении», это наводит на мысль о том, что он не боялся признать Джона Ди ее главным идейным вдохновителем.
Андреэ, как мы помним, поместил знак «монады» Ди в начале «Химической Свадьбы», таким образом ясно указав источник своего вдохновения. Мы также видели, что «монада» Ди во всей совокупности ее значений была той самой сокровенной философией, что стояла за розенкрейцерскими манифестами, — именно ее символизировали мистико-математические диковины, обнаруженные в гробнице Розенкрейца. А посему вполне естественно предположить, что и Христианополь Андреэ был задуман как своего рода город-символ, воплощающий философию, неразрывно связанную со знаком «монады», то есть философию Ди с ее практически-утилитарным подходом к технике, математической ориентацией, эзотерически-магическим мистицизмом и мистической магией, с ее верой в возможность повелевать ангелами.
Выходит, в «Христианополе» Андреэ воспроизводит (на этот раз в замаскированной форме) сокровенные идеи розенкрейцерских манифестов и своей собственной «Химической Свадьбы». Причем для маскировки этих идей он использует мнимо критические высказывания в адрес розенкрейцеров, помещая их не только в предисловие, но и в другие места книги.
