Несмотря на стакан бодрящей колы в руке, я все еще была пьяна – в необычном состоянии, к которому я еще не привыкла. Я знала, что такое быть укуренной. Это значит быть радостной и с затуманенным взглядом – да, я к этому тоже еще не привыкла, но потихоньку привыкала. В хорошем смысле. Под травой все мелочи, которые до этого казались незначительными, не только привлекали, но и удерживали мое внимание.
С алкоголем все было по-другому. Состояние глубокой темноты, которое вызывает чувство сожаления и в котором я обещала себе (и тем, кто меня слушал) больше не оказываться, если тот, кто будет уговаривать меня этим отравиться, отстанет. И все же я снова пьяна.
Сидя за столом, я подумала, что могу смотреть на Харрисона, когда он говорит, но это чудо могло никогда и не произойти, так?
Не так. В тот вечер он говорил больше, чем я когда-либо слышала. Он рассказывал о том дне, когда нас собрали очень рано – подумаешь, как необычно! – но к полудню мы все еще не начали снимать.
– А я и не против подождать, – высказался Марк, посыпая пасту тертым сыром. – Конечно, мне не очень это нравится, но всегда можно чем-то себя занять.
– Ну, конечно, – произнес господин Форд, нарочно растягивая слова, – и чем же? Разбирать почту или учиться играть на цитре?
Я слушала очень внимательно: все зависело от того, как мне удастся вклиниться в этот разговор, не подавая вида, что мне интересно.
– Я бы отдала немало кровно заработанных денег, только чтобы посмотреть, как ты играешь на цитре, – предложила я скромно и в полной уверенности, что произведу хорошее впечатление.
Харрисон внимательно посмотрел на меня с противоположного края стола. Затем медленно потер подбородок левой рукой, обдумывая мое предложение. Он поджал губы и стал медленно постукивать по ним пальцем. Потом прищурил свои карие глаза и спросил:
– Немало – это сколько?
Он спокойно и терпеливо ждал моего ответа – и не улыбался, но и не не улыбался. А я сидела и украдкой теребила кожу на большом пальце под столом, случайно оторвала маленький кусочек кожицы и вдруг потеряла нить разговора. О чем мы говорим? Почему он так на меня смотрит? Я испачкалась едой? Я посмотрела на других сидящих за столом – удивительное совпадение, они все смотрят на меня! Почему все на меня смотрят? Я точно испачкалась едой. Я вытерла уголки рта рукой и увидела, что на большом пальце немножко крови.
– Сколько чего? – спросила я грустно. – Я немного запуталась, какая сейчас сцена? – Мой голос прозвучал умоляюще. Не так, как будто я умоляла меня пощадить, а как будто я поэтично взывала к их благородству.
Они засмеялись, когда я спросила, какая сейчас сцена. Харрисон не смеялся, но выглядел так, как будто мог бы и смеяться, если бы был из другого теста. Тогда я вспомнила, по крайней мере частично.
– А, играть на цитре! Я заплачу тебе, чтобы ты сыграл на цитре!
– Прямо сейчас? – спросил Харрисон.
– Да! – теперь уже и я засмеялась, впервые за вечер. Мы все засмеялись.
Может, теперь все будет хорошо. Конечно! Так и будет! Это был знак! Все началось с цитры и ею же закончилось. И еще кое-что: я поеду домой с Харрисоном. Я до последнего не была в этом уверена, а еще не знала, что случится потом. Но знала, что это не очень хорошая идея. Даже совсем не хорошая идея, но, с другой стороны, не такая и плохая. То есть, каким бы он ни был странным и сердитым, он ведь не плохой человек. Он был гораздо ближе к светлой стороне, чем к темной. В нем было и плохое, и хорошее, как и во всех нас. Хороший человек, который совершает плохие поступки, или плохой человек, который совершает хорошие, – пока есть люди, кто-то все время будет поступать с ними либо хорошо, либо плохо. Особенно когда речь заходит о деньгах (и маленьких собачках).
Мы все, как хорошие солдаты, доблестно сражались за право оплатить счет, радостно осознавая на подсознательном уровне, что в итоге его оплатят, конечно, те, кого природа щедро одарила спермой. Мы с Ку изобразили наполовину пресыщенность, наполовину благодарность за то, как любезно они пожертвовали своими кровными шекелями, поднялись из-за стола и направились к выходу, где нас непременно ждали новые сказочные приключения.
Я была не в том состоянии, чтобы заниматься чем-то, кроме поиска подсказок, если мне их давали намеренно. Но, возможно, я просто неправильно поняла ситуацию: может, я просто следую подсказкам, которые у меня в совсем-не-привыкшей-к-алкоголю-и-затуманенной голове? Но я медленно трезвела, и вероятность того, что я неправильно все воспринимаю, понижалась с каждой минутой, пока мы стояли в переулке у выхода из маленького итальянского ресторанчика, поход в который я только что пережила. Я радовалась свежему воздуху – кто же знал, что его на улице так много! Особенно по сравнению с общим количеством воздуха, отведенным для ресторанов.
Мы стояли под робким светом уличного фонаря, переминаясь с ноги на ногу, поглядывая на часы, прикуривая сигареты или вглядываясь в даль в надежде увидеть приближение такси.
– Я в Челси, – сказал Марк.
– В конце концов решил остаться там? – заметил Питер, мудро кивая.
Марк пожал плечами.
– Я подумал, почему бы и нет? Там отличный вид, красивая кухня… Конечно, есть районы и получше, но… – Он замялся и снова пожал плечами. – Но там еще вторая спальня.
Харрисон бросил едва начатый «Кэмел» и кашлянул.
– Ну, ладно! – сказал он всем. Потом посмотрел на меня: – Я могу подбросить тебя домой – мне по пути.
Он взял меня за руку и повел в сторону Пиккадилли.
– Спокойной ночи! – смогла выговорить я, когда Харрисон повел меня по улице прочь от них. То, что я не споткнулась, было настоящим чудом, не как непорочное зачатие, конечно, но близкое к этому. Несколько секунд мы шли молча, и я придумывала фразы, которые могла бы сказать, чтобы показаться… показаться кем-то… может, даже женщиной, которая знает, что делает, – или которую не волнует, что она делает, потому что, куда бы она ни пошла, у нее всегда будет лучшая компания. Люди, которые слушали бы каждое ее слово – как внимательные преследователи, – и почему бы Харрисону не хотеть быть рядом с ней? Вот бы она была такой, вот бы она знала, что ему сказать, вместо того чтобы думать, к чему это все ведет. Куда они идут и зачем? Он позовет ее на выпускной и покроет ее тело засосами?
И, конечно, она уже любит его, не так ли? До тех поцелуев на заднем сиденье она бы не осмелилась, но теперь…
– Где ты живешь? – спросил он, стоя рядом с величественным Ханом Соло и всеми другими персонажами, которых он еще сыграет, от чего я вздрогнула. А рядом со мной стояли все, кого еще сыграю я: мстительная парикмахерша, злобная мачеха, разлучница, играющая на флейте, психолог, писательница-наркоманка, актриса, которая уводит чужих мужчин, директор по кастингу, которая очень любит мальчиков, я сама, неверная жена, злая начальница, я сама, я сама, я сама, я сама и парочка монахинь. Он взял меня за локоть и усадил на заднее сиденье такси.
