Я должна быть тем, кто я есть, а люди должны мириться с этим. А не пытаться ускорить их решение или изменить его. Не позволяй тому, что, как тебе кажется, они думают о тебе, остановить тебя и сомневаться в том, какая ты. Среди бесконечных своих проявлений ты можешь отыскать то, которое будет поддерживать тебя на твоем пути и которое поможет тебе зайти далеко. Может быть, это будет путь до Альдераана и обратно.
Ради кого ты несешь всю эту чушь? Конечно, не ради себя. Если бы ты была единственной, ради кого можно быть собой, ты бы потеряла интерес и остановилась. Ты и так знаешь всю эту чушь, которую рассказываешь другим, – ты ее знаешь, ты ею жила и живешь и т. д. Так в чем смысл выбалтывать ее всем подряд? Пытаться втереться к ним в доверие своей открытостью. «Признаваться», и «исповедоваться», и «доверяться» во всем том, что звучит как тайна, которую совершенно спонтанно раскрывают кому-то особенному, когда на самом деле это все та же старая уловка. Соблазнение. Я бы смогла противостоять, если бы смотрела со стороны. Она говорит мне то, что я не просил рассказывать. То, что я не хочу слышать. Слишком много, слишком рано, и я не знаю, чего она хочет взамен. Мне кивать и улыбаться, изображать интерес, или она ждет, что я расскажу ей свою тайну в ответ? Она ждет, что я расскажу ей о своем детстве, о родителях, о чувстве вины, тревоги, страха, о сексуальных желаниях? Потому что если да, то она расскажет еще о чем-нибудь.
Мне нужно позволять людям самим составлять представление обо мне по кусочкам, пока оно не станет целостным или почти целостным. А потом, когда картинка сложится, они смогут сами судить, нравится она им или нет. В свое время. Пусть они открывают тебя для себя.
Ты коллекционер моих мыслей,
Отвергатель моей любви с неполной занятостью,
Ты кружишь и кружишь в моих снах
И украшаешь мою жизнь,
И благодаря тебе я улыбаюсь,
И ты везешь меня из крайности в крайность,
Слышишь, мой милый шофер,
Ты везешь меня из крайности в крайность.
Со мной произошло нечто невероятное. Что-то, что должно было произойти давным-давно, но, боже, как я благодарна, что это произошло. То есть это поменяло все. Вы, наверное, думаете: о, она влюбилась, или обрела бога, или Ирландскую республиканскую армию и т. п. Но ничего подобного. Хотя, в каком-то смысле, все это сразу, потому что это событие стало настоящей революцией моих чувств. И все же не совсем. Думаю, я должна просто рассказать, что произошло, а судить уже вам.
Недавно я сидела вечером одна, занимаясь тем, чем обычно занимаются люди в одиночестве. Ну, знаете, делают из мухи слона, залезают на вершину горы, едят бисквиты «Твинки», а потом бросаются с обрыва. Типа того. В любом случае, я делала это уже… ну, 4, может, 5… ладно, для ровного счета пусть будет 19 раз. Я уже готова была начать препарировать свою 20-ю муху, как вдруг услышала за окном звуки польки.
Позже я узнала, что это запись концерта Рэя Конниффа с группой «Лед Зеппелин» в концертном зале «Трубадур». Это был ранний Рэй Коннифф, еще до того, как он стал продаваться. Когда он еще был сочным, и новым, и… Ну, когда его музыка проникала в тебя, понимаете? Вспоминаешь те дни, когда все бежали домой из школы, брали чипсы и бутылочку вина «Риппл», ставили свой любимый альбом Рэя Конниффа и просто расслаблялись. А потом ты узнаешь, что у него вышел новый альбом, и несешься в музыкальный магазин в надежде, что его еще не распродали.
Я знаю одного парня, который побывал на концерте Рэя Конниффа до того, как он перестал давать концерты, потому что девушки стали визжать так громко, что не было слышно музыки. Но этот парень стоял у сцены и хорошо все слышал и был просто… Поражен. Ну он сказал, что это было так чертовски трогательно, понимаете? Он сказал, что Рэй Коннифф, и я не выдумываю, он сказал, что Рэй Коннифф самый настоящий и самый целостный человек, которого он когда-либо видел. А парень этот вращался в тех кругах и знал всех – даже Мантовани, – и только Рэй Коннифф и его музыка или одно только его присутствие задели его за живое.
В любом случае, все это не имеет никакого отношения ко мне, разве только мне кажется ироничным, что я сидела там и вдруг услышала эту невероятную музыку, которая когда-то для меня столько значила. Так что я оставила в покое свою муху и пошла к окну, чтобы узнать, откуда доносится музыка. Вдруг я увидела свет вдалеке, который, казалось, приближается. Когда он приблизился, я поняла, что свет исходит от огня. Теперь, когда я об этом думаю, мне это кажется странным и жутковатым, но тогда я не придала этому значения. Когда он приблизился меньше чем на два метра, я осознала, что смотрю на человека, который сидит на горящем пироге. Он спокойно улыбался мне или, возможно, жутко кашлял, но что бы он ни делал, это было нечто мистическое. Какая-то неловкая мистика, если вы понимаете, о чем я.
Должно быть, он заметил, что я покраснела, потому что предложил мне радужную форель и деньги, которых бы хватило, чтобы заплатить за тренажерный зал. Мои глаза наполнились слезами, а он наклонился ко мне и вытер мне глаза форелью, а потом сказал: «Тебе больше никогда не придется делать из мухи слона. Ты себя недооценила. Ты не та, какой себя считаешь. Ты наблюдала за собой не с того конца телескопа, как говорится. Можно поместить ведение домашнего хозяйства с одной стороны увеличительного стекла, а можно с другой – с одной стороны большое кажется маленьким, а с другой – маленькое большим. Мне больше нравится находиться с той стороны, где большое, там люди гораздо лучше. Но тебе еще не удалось ясно себя разглядеть. Видишь ли, моя дорогая, ты вовсе не Кэрри Фишер. Они сказали тебе так, чтобы тебя испытать. Ну, а теперь, моя дорогая, испытание окончено, и я рад сообщить, что ты прошла его с оценкой «3—». Ты прошла обучение и можешь стать собой. Видишь ли, моя дорогая, на самом деле ты господин Эд. И всегда им была. Теперь ты можешь прожить свою жизнь так, как хотела. Прощай».
Пока я смотрела, как он удаляется на своем горящем пироге, я вдруг заметила, что радужная форель улыбается мне с подоконника, где ее оставил мистический человек на пироге. Я спросила, не хочет ли она чего-нибудь выпить или какую-нибудь наживку, как вдруг она пронзительно засмеялась, как может смеяться только рыба. Я вежливо спросила, что смешного, а она ответила: «Ты. Значит, ты господин Эд. Старая лошадиная морда с тупыми шутками. Неудивительно, что тебе отказали». Затем она снова засмеялась и все хохотала и хохотала, пока не упала с подоконника прямо на улицу.
Она лежала на улице всю ночь, громко хохоча, а потом хохот резко стих. Не знаю, что с ней случилось. Хотя недавно кто-то говорил, что Дон Ноттс снимает сиквел про невероятного мистера Лимпета («Невероятный мистер Лимпет – 2»), и там было что-то про рыбу, которая играет вместе с Ноттсом, и это может быть только моя радужная форель.
Мистика, да?
В море полно рыбы,
И ты похож на рыбу,
Такой же мягкий, как лангуст,
Чей рот открывается и закрывается,
И ты, как рыба, не говоришь мне приятных слов
И не посылаешь мне роз,
Есть много морей, и в каждом полно рыбы,
И ты, как рыба, не даришь сверкающих бриллиантов
И не падаешь на колени.
Если бы ты не подходил так близко,
То я бы и не заметила, что ты далеко,
Но ты заполнил мои ночи и опустошил мои дни.
Есть девушки, которым можно помогать,
а есть девушки, которых можно брать,
Но ты помог мне, а потом взял,
И теперь, рыбка, мне снова нужна
помощь, мне очень нужна помощь.
Но, как сказал рыбак, в море полно рыбы,
И, может быть, когда-нибудь сладкий
лосось приплывет ко мне, и мы уплывем вместе.
Когда мы говорим, это не пустая болтовня.
Мы обсуждаем то, что и вправду не важно,
Мы говорим о любви, о Боге, о боли.
Жизнь – бесконечная песня,
Мы добавляем еще один куплет.
Темп все безумнее,
Слова все точнее,
Мы все превращаем в софистику,
Риторика все оживленнее,
И словарный запас все шире,
И все это скрывает наш здравый смысл.
Слова длиннее, а сюжет тоньше,
Очередная тема для обсуждения за ужином,
Нет ни одного чувства, которое мы
не могли бы проанализировать,
Потому что хватаемся за каждую
возможность блеснуть интеллектом.
Мы говорим и в настоящем,
и в прошедшем времени,
Но только сотрясаем воздух,
Не неся никакого смысла.
Она: Я люблю тебя.
