Поклонник хмурится.
– Но я прождал почти два часа, – умоляет он. – Не могли бы вы хотя бы…
– Нет! – прерывает она, указывая на длинную очередь у него за спиной. – Они все ждали столько же, сколько и вы!
Она сыта по горло всеми этими обожателями, которые толпятся вокруг.
– Один из них наступил мне на ногу! Видите?! – Красивая актриса хмурится, указывая на маленькую красную отметину у себя на лодыжке. – Ай, – добавляет она для большей выразительности. – Сколько мне еще здесь сидеть? – спрашивает она у ассистента, яростно глядя на него.
Ассистент, весь потный, нервно наклоняется к ней.
– Мы отрезали очередь у восточного входа. Нужно подписать только тем, кто успел войти. Это не займет очень много времени. Принести вам воды? Или чего-нибудь перекусить?
Красивая актриса нетерпеливо закатывает глаза.
– Боже, – бормочет она и шумно выдыхает благоухающий воздух, – принесите мне картошку фри. Или яблочный блинчик.
Ассистент с облегчением выдыхает:
– Есть! Не волнуйтесь, я вернусь через секунду.
Красивая актриса притворно улыбается, капризно мотает головой и возвращается к взволнованному фанату. И удивленно смотрит на него.
– Разве я вам не подписала? – гавкает она на него так, что он теряет дар речи. – Ну, разве не подписала?
Ее старшие коллеги, уже скрючившиеся и давно на пенсии, наблюдают за этим из-за своих столов с кипами фотографий в пещере конвенционного зала, вооружившись лишь ручкой и стоической ухмылкой и давно перейдя на темную сторону своей яркой сияющей звезды, когда дни их славы, да и вообще дни, уже сочтены… О, там Уильям Шетнер!
Ты гораздо меньше времени раздаешь автографы, чем ждешь, пока какой-нибудь заплутавший поклонник захочет испытать ностальгию и попросит что-то подписать. И ты сидишь и подписываешь фотографии, сделанные в ту пору, когда твое счастливое яркое будущее еще было впереди и в нем были толпы обожателей, которые следили за каждым твоим движением и слушали каждое слово. Тогда мир едва ли моргал, глядя на тебя. Теперь он дремлет.
Такова судьба, которая ждет всех бедняжек-знаменитостей. Ты ждешь публику, часть которой уже состарилась и умерла, а остальных ты больше не интересуешь, и всеми силами стараешься выглядеть современно и надеешься, что однажды поклонники вернутся, потому что их временное безразличие – лишь результат какого-то недопонимания, которое скоро прояснится.
А до тех пор ты просто делаешь вид, что все это происходит не на самом деле.
– Нет, извините, в эти выходные я не могу. У меня танец на коленях в Сан-Диего.
Для меня эта метафора настолько очевидна – да пребудет с вами сила метафоры! – что легко забыть, что она не является общепринятым синонимом автограф-сессии. Конечно, мои друзья и родственники уже ее слышали, но слишком часто я забывала, что мы недостаточно близко знакомы с теми, кто только недавно зашел в зал моей эксцентричности. Например, когда я видела ценник какого-нибудь товара с завышенной ценой, я говорила: «Черт, не могу себе это позволить до следующего танца на коленях».
И непринужденно продолжала говорить, пока через пару предложений не замечала взгляд изумления на лице продавца дорогого магазина. «Извините, извините, – начинала я объяснять. – Я не имела в виду настоящий танец на коленях, хотя могло бы быть и так. Это такое мероприятие, где я подписываю вещи за деньги, только мне не кладут наличные в нижнее белье – о, забудьте, я не… не могли бы вы придержать его для меня пару недель?»
Справедливо заключить, что танцы на коленях – расплата за мою любовь к шопингу, потому что я обожаю покупать подарки своим друзьям и знакомым или новую удивительную антикварную руку, или глаз, или ногу, или гнома, или предмет искусства, или английскую телефонную будку для своего оригинального разноцветного интерьера. (У меня есть странный дар находить скрытое очарование в спорных предметах искусства, не говоря уже о людях и животных.)
Если бы мне не приходилось приобретать эти вещи – и делать пожертвование на то и на это, или давать в долг (то есть неумышленно и неизбежно дарить деньги навсегда) тому-то и тому-то – то, может, мне и не нужно было бы ехать в тот город или ту страну, чтобы произнести странную речь, а потом проводить еще более странную автограф-сессию.
Я точно была не на той стороне в сорок лет, на заре нового тысячелетия, когда ко мне впервые обратился Бен Стивенс (из компании «Оффишел Пикс») и поинтересовался, не против ли я «прийти подписывать». У меня невольно нос наморщился от отвращения. Насколько нужно отчаяться, чтобы сидеть перед столом с горой фотографий и ручек и… там хоть будет что-нибудь продаваться?
Бен сочувственно улыбнулся.
– Никакой торговли, – сказал он решительно, как если бы хотел заверить меня в том, что отсутствие очевидной продажи сохранит мою честь. – Просто подписывать фотографии, а если хотите заработать дополнительно, то можно фотографироваться с фанатами. Не больше пятидесяти фотографий, если, конечно, сами не хотите больше. Мы с помощниками будем там, чтобы убедиться, что все идет гладко и быстро и, конечно, что вы заработаете как можно больше.
Как я до этого докатилась? Мне ведь не настолько нужны деньги, верно? Ну, все зависит от того, что вы вкладываете в слово «нужны». Была ли я настолько богата, как предполагала аудитория СМИ, учитывая, что я была частью самого кассового феномена за всю историю страны? Ни насколечко. Хвататься за каждую возможность продавать что-то на автограф-сессиях – это не то, о чем мечтала (не то чтобы у нее был выбор) девятнадцатилетняя актриса, когда подписывала контракт на съемки в космическом кино в своей первой главной роли.
Но, конечно, в двадцать лет у меня было значительное количество денег. Ух ты! Тогда мне точно не нужно было думать о таких вещах. Я могла платить кому-нибудь, чтобы он следил за оплатой моих счетов и за сохранностью денег. Прекрасно! Я относилась к деньгам примерно так: «Кто-нибудь, позаботьтесь обо всем! И убедитесь, что я могу ходить по магазинам и путешествовать как можно больше. Я не очень хорошо считаю, так что считайте вы, пока я тут веселюсь!» Беззаботная!
Как было хорошо.
Двадцать лет спустя и не без помощи одного вора-управляющего деньги у меня кончились. Мой дом – или, если быть более точной, дом, в котором я пока что живу с разрешения банка, – пришлось перезаложить, и это уже не очень весело.
Я стала обнищавшим богачом. Чтобы развлекаться так, как я, к несчастью, привыкла, теперь нужно было как следует трудиться. Я писала заметки о путешествиях для журналов, чтобы колесить по миру со своей маленькой дочкой на буксире.
Когда Билли было четыре или пять, мы побывали в каждом Диснейленде на планете. (Все, что она знала, это что ей не нужно стоять в очередях, что она может три раза кататься на горке Маттерхорн и пообедать с Дамбо!) Так что, когда у меня, возможно, еще был шанс не лишиться конвенционной девственности, когда позвонил Бен Стивенс, я уже давно не была невинной в продаже себя, ну или, по крайней мере, Леи.
