Эванель села на постели и свесила ноги. Ей нужно было кое-что кое-кому отдать. Время от времени на нее находил этот нестерпимый зуд, который можно было унять, лишь дав кому-то сливу, кофемолку или справочник по животноводству. Она понятия не имела, почему должна дать кому-то эту вещь и зачем она нужна получателю, но та непременно им пригождалась, хотели они того или нет.
Таков уж был ее дар, наследие Уэверли.
Порой ей хотелось, чтобы он был каким-то другим, более привлекательным, ну или хотя бы чтобы он мог ее прокормить. И все же она давно смирилась с тем, что таково ее предназначение — дарить людям, которых она знала, а иногда и которых не знала, людям, с которыми она сталкивалась на улицах, неожиданные подарки. Она не могла стать кем-то другим, да уже и не хотела, даже если бы могла. Она знала, что ты — это тот, кто ты есть, и это тот краеугольный камень, на котором держится все твое существо. Можно потратить всю жизнь, пытаясь выкопать этот камень, а можно что-то на нем построить. Выбирать тебе.
Сидя на постели, она пыталась определить, что должна подарить. Кулинарную лопатку. Отлично. У нее в хозяйстве как раз имелась одна такая. Значит, в магазин идти не придется. Так, а кому нужно ее отдать? Она задумалась, потом покачала головой. Нет, это ерунда какая-то. Но имя продолжало настойчиво крутиться у нее в голове.
Ее кузина Мэри Уэверли.
Та, что умерла двадцать лет тому назад.
Гм… Это было что-то новенькое.
Эванель выбралась из постели и сунула ноги в шлепанцы. Стационарный кислородный аппарат был установлен в ее спальне. Это была квадратная бандура, похожая на сонное чудище, сидящее на корточках и негромко что-то мычащее себе под нос. От него отходил длиннющий пластиковый шланг, который позволял Эванель передвигаться по дому. Ей приходилось скручивать его в бухту на манер веревки и постепенно разматывать по мере удаления от аппарата, оставляя за собой след. Фред шутил, что времена игры в прятки для нее остались позади.
Эванель подобрала бухту длинного прозрачного шланга и поковыляла из комнаты в кухню.
Очутившись там, она принялась рыться в выкрашенных зеленой краской шкафчиках, пока наконец не нашла видавшую виды лопатку, основательную, со старой деревянной ручкой. Эванель даже и не помнила, когда в последний раз ею пользовалась. Кажется, это кузина Мэри дала ее ей.
С лестницы, ведущей на чердак, послышались шаги Фреда. У него там была миленькая квартирка. Он вполне мог позволить себе отдельное жилье, но ему нравилось жить с ней. Он не любил одиночества. К Эванель он перебрался много лет назад после разрыва с бойфрендом и потом еще несколько месяцев приводил в порядок ее чердак — и свою жизнь в некотором смысле тоже. Отношения у них были не самые обычные, но, не могла не признать Эванель, ей нравилось его общество. И все же, как бы сильно она ни нуждалась в нем, ей казалось, что он нуждается в ней больше.
Она не знала, сколько еще ей осталось, но эта мысль тревожила ее далеко не так сильно, как пятьдесят лет назад. Теперь на том свете у нее было гораздо больше знакомых. Хотя у нее немало времени ушло на то, чтобы наставить внучек Мэри на правильный путь, теперь Клер с Сидни были друг у друга, и их мужья тоже. Так что больше всего ее беспокоил Фред. Что он будет делать без нее?
Он зажег в кухне свет. На нем была старая клетчатая пижама, скорее удобная, нежели элегантная. На прошлое Рождество Эванель подарила ему шелковую пижаму с вышитой на кармане монограммой и всем остальным, но он так ни разу ее и не надел. Он чересчур закоснел в своих привычках, считала Эванель и нередко ему это повторяла. В свои всего лишь шестьдесят с небольшим, с приятным лицом и острым взглядом, он был слишком молод, чтобы безвылазно сидеть при старухе. Он уже давным-давно ни с кем не ходил на свидания. Наверное, уже забыл, как это делается. Эванель была намерена немного ему помочь.
— Приступ лунатизма или приспичило срочно испечь что-нибудь среди ночи? — поинтересовался он с улыбкой, прислонившись к дверному косяку со сложенными на груди руками.
— Ни то ни другое. Я проснулась оттого, что должна дать моей покойной кузине Мэри лопатку. — Она взмахнула лопаткой, и Фред вскинул брови. Это было слишком даже для нее. Эванель рассмеялась. — Ох, только не смотри на меня так. Я понимаю, что это бред. Наверное, нужно отдать ее Клер. Когда я проснулась, мне снилась Мэри. Наверное, у меня в голове просто все перемешалось.
— Вы собираетесь вручить эту штуку ей сегодня ночью? — уточнил Фред.
Иногда ее дар именно так и работал: она должна была дать что-то кому-то немедленно, что было довольно-таки неудобно для человека с пластиковым шлангом для кислорода в носу. Теперь выход из дому требовал тщательной подготовки.
Эванель вытащила из-под раковины бумажный пакет — она складировала их там, принося из магазина, потому что никогда не знаешь, в какой момент тебе может понадобиться хороший бумажный пакет. Положив в него лопатку, она поставила его на кухонную тумбу.
— Нет. Я отдам ее Клер, когда в следующий раз ее увижу, — сказала она, уже начиная задыхаться.
Фред отодвинулся от косяка:
— А не выпить ли нам пряного тыквенного кофе? Я сделаю.
— А знаешь, это именно то, что мне сейчас нужно, — ответила она, и он захлопотал, устраивая ее за столом.
Эванель с мужем купили этот маленький нарядный домик больше шестидесяти лет назад. Мужа ей до сих пор не хватало. Он очень походил на Фреда, только ему были больше по вкусу женщины. И он любил ее. Любил ее со всеми ее завихрениями. На каждый затейливый горшочек найдется своя крышечка, любил повторять он. Его не заботило, что она странная. Это был хороший дом. И хорошие воспоминания. Ей будет его не хватать. И ее вещичек тоже. А с другой стороны, на небесах она будет избавлена от необходимости раздавать людям вещи. Там у всех есть все, что надо.
Фред принялся раскочегаривать кофеварку, чувствуя себя здесь так же непринужденно, как и она.
— Ты, Фред, с каждым днем становишься все больше и больше похож на меня.
Фред обернулся и посмотрел на нее с таким видом, как будто она удостоила его самым большим комплиментом, которым кто-либо кого-либо одарял за всю историю мира.
Смех, да и только.
На следующее утро, открывая свой салон, Сидни увидела, как Фред Уокер, опрятный приземистый мужчина чуть за шестьдесят, делает то же самое в «Деликатесных товарах», маленькой туристической лавочке чуть дальше по улице.
— Привет, Фред! — замахала она рукой. — Как Эванель?
Фред, вздрогнув от неожиданности, обернулся и помахал ей в ответ.
— Нормально, — с рассеянным видом ответил он. — У нее все нормально.
Он был не слишком разговорчив.
Сидни вошла в салон, который носил название «Уайт дор» — «Белая дверь». Дверь была самая обычная, из прозрачного стекла, но предыдущий владелец считал, что «Белая дверь» звучит загадочно, как намек на дверь, сквозь которую Алиса могла попасть в Страну чудес. Название это было в городе у всех на слуху, поэтому Сидни не стала менять его, когда несколько лет назад купила этот салон.
