– Сонечка… но… где же? – роняла я замороженные слова.
– Да вот здесь! – хлопнула она рукой по дивану, на котором я сидела. – Только не вздумай вскакивать с него, как с оскверненного! – предупредила она мое естественное желание.
– Он… он… тебя насиловал? – хваталась я за соломинку.
– Мама, прекрати! Ты же все слышала! Половцев тебе русским языком сказал, что я сама предложила!
– Как предложила? Зачем предложила?
– Нет, я не могу… – устало провела рукой по лбу Сонечка. – Затем и предложила, что захотела!
– Но… почему… как это захотела… – У меня уже рождались не вопросы, а какие-то глупые безликие ненужные слова. Все ведь ясно, как можно захотеть. Я только не могла понять, почему даже не предполагала таких желаний в Сонечке. Ориентировалась на себя? Вот оно – мое заблуждение: один внутренний мир на двоих. А у нас разные миры!
Мне уже не нужно было никаких ответов на глупые мои вопросы, но Сонечку понесло:
– Да потому что мне надоело все! Надоела эта книжная, музейная выхолощенная жизнь!
Выхолощенная жизнь… И это говорил мой ребенок, с которым мы вместе, укрывшись пледом и, как мне казалось, превратившись в единое существо, читали шедевры мировой литературы, бессмертные стихи. Я с испугом смотрела на нее, а она безжалостно продолжала:
– Да-да! И не смотри на меня так! Твоя литература все врет! В жизни все проще! Сонеты сонетами, а секс сексом! Одно другому не мешает! И одно может обойтись без другого в лучшем виде!
– То есть ты хочешь сказать, что Васю… не любила…
– Да конечно же не любила! И не люблю. Мне хотелось попробовать, и я выбрала Половцева, потому что он давно уже провожал меня глазами и должен был согласиться.
– И он, конечно, сразу согласился…
– Представь, не сразу. Даже среди слесарей механосборочных работ встречаются оглоушенные великой русской литературой.
– То есть?
– А то и есть, что он спросил, люблю ли я его.
– А ты?
– Пришлось сказать, что люблю, раз он без этого не может. А он, идиот, говорит: «Ну ты прямо как Татьяна!» Я сначала даже не поняла, про какую Татьяну он говорит, но он мне объяснил: про ту, что придумал твой любимчик Пушкин. Тот, который «наше все».
– Не зря мне Вася сразу понравился, – сказала я.
– В постели он мне тоже понравился, – отрубила моя многоопытная дочь. – Но не более того.
– Неужели он тебе совсем не нравится… в другом смысле?
– А неужели ты думаешь, что я свяжу свою жизнь со слесарем механосборочных работ?
– Я думаю, что тебе вообще еще рано связывать свою жизнь с кем бы то ни было.
– Вот оно! – опять закричала Сонечка. – Вот оно – лицемерие взрослых! Мне, значит, рано, а ты… во сколько лет ты вышла замуж?
– Я любила твоего отца, – ответила ей я.
– А я люблю Даниила! И выйду за него замуж!
– Тебе придется рассказать ему правду!
– И не подумаю!
– Нельзя строить любовь на вранье. Да еще на таком… жестоком.
– Да что ты понимаешь в любви! Я не верю, что ты и отца-то любила. Ты посмотри на себя – ты же бесполое существо! Правильно говорит тетя Наташа – ты засушенный лютик, дохлая божья коровка. Тебе даже этот баклажановый цвет не поможет, потому что ты изнутри пустая. В тебе ничего женского нет, никаких желаний. Я убеждена, что ты даже не представляешь, что такое оргазм!
Я не сразу нашлась, что ей ответить, и приличное время хватала ртом воздух, пока не сообразила:
– Я не отдамся нелюбимому даже за нечеловеческий оргазм! Поняла?
– А ты попробуй. Может, понравится, – цинично отвечала мне дочь. – Данькин отец, по-моему, мечтает доставить тебе такое удовольствие, а ты все нос воротишь.
– Соня! Вот это тебя не касается! – рассвирепела я.
– А тебя тогда не должны касаться мои отношения с Васькой и Даником.
– Ты моя дочь!
– Ну и что? Я уже практически совершеннолетняя. Нечего лезть в мою жизнь!
Больше разговаривать с ней я тогда не смогла. Я поняла, что близостью с дочерью только обольщалась. Мы практически чужие друг другу люди. Разумеется, я не стала ни о чем рассказывать Даниилу, хотя, не скрою, мне очень хотелось это сделать. Мальчишка попался на сусальный глянец истории любви девочки-эльфа. Мне было стыдно и перед ним, и перед его отцом.
Но не надо забывать о Васе Половцеве. Как говорила Сонечка, он и раньше провожал ее глазами, а сексуальные отношения распалили его до состояния благородного лесного разбойника, у которого проезжающий мимо князь похитил красавицу-жену. Говорят, они с Даниилом здорово подрались. В довесок к заплывшему глазу Коньков-младший получил от Половцева тщательно скрываемую Сонечкой правду. Больше я никогда не видела его рядом со своей дочерью.
Она прорыдала три недели кряду, потом перевелась в другое училище и теперь уже без особого раздражения разговаривает по телефону с Половцевым. Я уже ни во что не вмешиваюсь. Не только из принципа «не навреди». Я чувствую себя перед дочерью убогой и ущербной. Как она меня назвала, помните? Бесполой, пустой и не имеющей женских желаний. Почему-то я оскорбилась до мутного равнодушия к делам Сонечки.
Если подвести итоги, то с прискорбием можно констатировать: у меня нет ни дочери, ни мужа. Одна Наташа, которая все-таки не очень хорошо меня понимает. А что касается бесполости и отсутствия женских желаний, то тут Сонечка не права. Просто я не могу так, как она…
Помните про наше «окно в Европу»? Я обещала вам кое-что рассказать… Так вот! Однажды через прорубленное «окно» к нам на платный абонемент пришел из города один читатель. Я сразу обратила на него внимание. Может быть, потому, что он был немного похожим на Дюбарева, единственного мужчину моей жизни. Не очень, конечно, похожим, а так… колером да еще длинными пальцами со смешными пухлыми подушечками. Ромины волосы почти белые, а этот читатель был светло-русым. И у него, в отличие от Дюбарева, были темно-серые глаза и очень красивая улыбка ярких губ. Мне показалось, что он тоже сразу меня заметил.
Вообще-то я мужским вниманием не избалована, поэтому тут же отреагировала бурным покраснением всего лица. Тогда я еще не была выкрашена в Наташин баклажан, а потому мои пылающие щеки наверняка бросались в глаза издалека. Я поспешила побыстрей спрятаться за стеллажи, и в тот первый день его обслуживала наша молоденькая Танечка. Я разглядывала посетителя поверх книжных рядов и понимала, что, пожалуй, смогла бы ответить на ухаживания этого мужчины.
Когда он ушел, я тайком посмотрела в заведенный на него формуляр. Звали его Слесаревым Андреем Ивановичем. Работал он в строительно-монтажном управлении и взял книги по бетонным работам и несколько специальных справочников. Вы не поверите, но я считала дни до тех пор, когда он должен принести книги обратно в библиотеку.
