— Он меня не мучает. Я сама себя мучаю. Он хороший.
И вывалила о себе все, начиная со школы. Выслушав очень внимательно, врач задала вопрос, который Танька никак не ожидала от психолога:
— А почему не женится, если так любит?
— Такое впечатление, что я с мамой разговариваю.
— В определенном возрасте понимаешь, что мама всегда права.
— Но вы же доктор.
— И я как доктор задала вопрос.
— Ну, всего год знакомы…
— Достаточно двух месяцев, чтобы понять, хочешь жить с человеком или нет.
— Может быть, я не хочу.
— Может быть, не хотели с предыдущими. А с этим хотите. А он не торопится. Поэтому вы не уверены в себе. Вам кажется, что вы недостаточно хороши для него. Вы не уверены в вашем общем будущем, а очень бы хотели. Вам кажется, что он ищет себе другой вариант, получше.
— А вам тоже так кажется?
— Не обязательно. Скорее всего, он действительно вас любит и не ищет больше никого. Но он инфантилен и боится ответственности. Для него создавшееся положение очень удобно.
— Что же мне делать?
— Или наберитесь терпения и ждите, когда он «созреет», или бросайте его и не мучьте себя.
— Я лучше подожду.
— Тогда сделайте ожидание приятным. Не растворяйтесь в нем, будьте собой. Он это тоже оценит. Когда вы в последний раз звонили своим друзьям?
Следующий год Танька изо всех сил старалась быть собой. И перестаралась. Она снова вошла во вкус ночной жизни. Только теперь все это приобрело острый привкус: находясь на пике формы, Танька привлекала к себе пристальное мужское внимание. Она находила интригующим флиртовать с мужчинами, зная, что любит одного-единственного и никогда ему не изменит. Кроме того, появился аромат запретного плода. Когда Танька в первый раз пошла на дискотеку с подругами и без Олега, он учинил скандал.
— Ну ты же не хочешь, — возражала Татьяна на его «с этими своими бабами вульгарными, как на съем». — Я тебя сколько раз звала, уговаривала.
— Ты прекрасно знаешь, что я это не люблю.
— Но я люблю.
— А мне казалось, что мы сходимся во вкусах. — И после зловещей и многозначительной паузы: — В любом случае, это ненормально, когда мы с тобой проводим вечер, потом я провожаю тебя домой, желаю спокойной ночи, сам иду домой и ложусь спать, а ты отправляешься где-то шляться. Учти, Таня, мне это не нравится. Я тебя сейчас предупреждаю.
Танька испугалась. Она готова была отказаться от чего угодно, только бы не потерять своего Олежу. Но прошло какое-то время, страх притупился, и она делала одну вылазку за другой, нечасто, но регулярно. Прокололась по-глупому: встретила Олежиного знакомого и спьяну-сдуру попросила не рассказывать, что он ее видел. По-человечески попросила, объяснила ситуацию: мол, он не любит дискотек, а мне требуется разрядка после трудной недели, никакого криминала: пару коктейлей с подружками, пару часов поплясать — и домой. Знакомый искренне посочувствовал, обещал не рассказывать и, видимо, до поры до времени сдерживал обещание. Катастрофа наступила, когда она встретила другого Олежиного знакомого. Решила, что хватит на авось, надо самой держать ситуацию под контролем.
— Слушай, Олеж, вчера меня спонтанно так сорвали: у Светки день рождения был, девчонки так уговаривали, так вместе давно не собирались. Алка была со своим мужем, а Машка — со своим Вованом. И тебя приглашали, но я даже не стала звонить, потому что ты именинницу терпеть не можешь. Я там буквально пару часов побыла, в «Глобусе». Почти не пила, так, за здоровье. Представляешь, Андрюху твоего Иванова видела.
Небольшая пауза в трубке прервалась хриплым смешком.
— Ну понятно, почему ты изволила мне рассказать. Чтобы Андрюха мне не сказал первым. А чего ж ты его не попросила сохранить все в тайне, как тогда Женю Смалкуса?
Таньку как ударили пыльным мешком. Она не знала, что сказать. Сказал Олег:
— В общем, можешь отдыхать и веселиться спокойно, больше я тебя пилить не буду. До свидания.
И положил трубку. Это было в понедельник. Почти неделю Танька обмирала от каждого телефонного звонка, потеряв сон и аппетит, но сама решилась позвонить только в субботу. Таким солнечным, радостным утром не может произойти ничего плохого.
— Олег, ну ты остыл?
— А я и не нагревался.
— Может, встретимся?
— Я сегодня занят.
— Ничего ты не занят!
— Думай, что хочешь.
И короткие гудки. Танька оделась быстро, как солдат-срочник, вызвала такси (хотя пешком было минут пятнадцать) и помчалась к нему. Дверь открыла его мать. После двух лет общения сына с этой девушкой мама знала только, что ее зовут Таня.
— Здравствуйте, Таня. Олег в комнате, проходите.
Танька едва сдержалась, чтобы не броситься к нему, но взяла себя в руки, вежливо поздоровалась, степенно вошла в его комнату и прикрыла дверь. Он сидел на кресле-качалке и рассеянно перелистывал какую-то книгу.
— А, это ты? Ну, привет.
Танька бросилась к нему, но холодный взгляд ее остановил. Она осторожно присела на диван, но не выдержала и соскользнула на корточки рядом с его креслом. Положила руку на его колено, он брезгливо высвободился. Глядя на Олега снизу вверх, она стала быстро-быстро что-то говорить, оправдываться, приводить малосвязные примеры, иногда осторожно трогая кончиками пальцев его колено — до руки дотронуться не решалась. Он бесстрастно листал книгу и посмотрел на Таньку, только когда она воскликнула:
— Ну что тебе еще надо?
— Мне надо покоя. Нет больше сил на все эти мексиканские страсти, извини.
Встал и вышел из комнаты. Просто встал и вышел. Танька замерла, потом медленно обвела взглядом книжные полки, где она любила покопаться в поисках непрочитанного, диван, где занимались любовью, кресло-качалку, с которого однажды свалилась, сильно раскачавшись. Нет, это ненормально, это неправильно, чтобы люди, называвшие друг друга такими ласковыми именами, просто так взяли и разошлись. Покачала головой, встала и пошла к выходу.
Хотела было пройтись пешком, подышать, но резко передумала, поймала такси и поехала домой. Дома включила любимую музыку и достала бутылку водки из папиного бара. Открыла было холодильник, но захлопнула со словами: «К черту закуску». Сделала затяжной глоток прямо из горла, сморщилась, передернулась и сказала залихватски: «Эх, хорошо!» Взяла с полки фотографию изящной черной кошки и стала громко с ней разговаривать:
— Знаешь, Жучка, мне стыдно в этом кому-нибудь признаться, но признаюсь тебе. Как лучшему другу. Когда ты умерла, я о тебе страшно убивалась. Так страшно, что сама себе удивляюсь. Ты умерла год назад, а мне до сих пор больно, честное слово. Почему стыдно признаться, я объясню. — Танька приложилась к бутылке и продолжала: — Буквально за полгода до тебя умерла моя бабушка. Ты же помнишь мою бабушку? Нет, наверное, не помнишь. Ты была еще совсем котенком, когда она в последний раз к нам приезжала. А потом она долго болела и мы сами к ней ездили».
