– Читай, – нетерпеливо просит Элис.
– Дорогой Джейк, – читаю я. – Время от времени мы приглашаем друзей принять участие в беседах как на общие, так и на конкретные темы. Такие беседы помогают Комитету получать и правильно оценивать сведения, касающиеся одного или нескольких членов нашей организации. Данный документ носит пригласительный характер, однако мы настоятельно рекомендуем вам приехать и оказать Исправительному комитету необходимое содействие. Достижение вашей цели – наша общая цель.
– Называется, попробуй не приехать, – настороженно произносит Элис.
Я читаю мелкую приписку внизу.
– Я должен явиться в аэропорт сегодня вечером в девять.
– Поедешь?
– Разве у меня есть выбор?
В трубке снова шум. Я жду, что Элис станет меня отговаривать, но она отвечает:
– Пожалуй, что нет.
Я швыряю письмо на стол и иду на работу. Не надо было домой на обед приходить.
Профилактическая консультация с детьми предподросткового возраста немного отвлекает меня от мыслей о письме. Поведение детей десяти-двенадцати лет труднее всего оценивать, приходится обращать еще больше внимания на каждую реплику и невербальный знак. Мотивы взрослых обычно проще понять, с детьми же сложно потому, что они еще сами не осознают своих мотивов.
После консультации чувствую себя очень уставшим и выхожу прогуляться. Покупаю последний лимонно-шоколадный кекс-скон в пекарне. На работу возвращаюсь, полный решимости ехать вечером в аэропорт. Лучше сделать то, что просят, чтобы не привлекать к себе внимания. То, что я люблю Элис, сомнений в «Договоре» не вызовет, но если там примутся под лупой рассматривать все, что я сделал или не сделал, то пусть подозрение падает на меня одного.
Эвелин хмурится, когда я сообщаю ей, что завтра не приду на работу. С ужасным чувством отменяю завтрашние встречи с клиентами.
Дома складываю в дорожную сумку туалетные принадлежности, смену одежды – приличной, но не слишком официальной. Когда в семь тридцать приезжает Элис, я уже сижу в синем кресле. Собранная сумка стоит рядом на полу.
– Значит, едешь, – констатирует Элис.
Разум говорит мне, что нечего туда бежать по первому зову. Но я не хочу потом разбираться с последствиями, если не поеду.
Элис стоит передо мной, кусая ногти. Мне бы какой-то знак, что она гордится мной или хотя бы благодарна за то, что я собираюсь сделать ради нас. Как ни странно, она, похоже, сердится. Не на «Договор» – на меня.
– Наверное, ты что-то нарушил.
– С подарком опоздал, – отвечаю я. Потом спрашиваю открыто: – Откуда они узнали?
– Боже мой, Джейк! Думаешь, я им сказала? Нет, тут что-то другое. – Она смотрит на меня укоризненно, будто ждет, что я сознаюсь в каком-то преступлении, но я улыбаюсь и говорю:
– Моя совесть чиста.
Элис даже не переоделась. Не обняла меня и не поцеловала.
– Я тебя отвезу.
– Переоденешься?
– Нет. – Она смотрит на часы. – Лучше выехать прямо сейчас.
Такое чувство, что она хочет поскорее от меня избавиться.
Машин на дороге мало, у нас есть время, чтобы перехватить по буррито в кафе.
– Пожалуйста, скажи, что у тебя был плохой день на работе, – говорю я, ставя соус гуакамоле и две баночки пива на столик. – Неужели я заслужил чем-то такую холодность?
Элис окунает чипс в гуакамоле и медленно жует.
– Слушание прошло паршиво. Обвиняемая назвала меня нахалкой. Жуткая стерва. Дай письмо.
Я достаю конверт из сумки. Пока Элис читает, я забираю буррито на стойке. Вернувшись, я вижу, что Элис доела гуакамоле и чипсы. Ерунда, просто на нее не похоже. Она знает, как сильно я люблю гуакамоле.
Элис складывает письмо несколько раз и возвращает его мне.
– Вряд ли что-то серьезное. За тобой не прислали громилу на внедорожнике и не утащили в пустыню.
– Боже, Элис, ты как будто разочарована.
– Ты ведь ничего не нарушил?
– Нет.
– А если бы нарушил, я бы знала. – Она делает большой глоток пива. Потом смотрит мне в глаза, и, улыбнувшись, говорит «голосом Дарта Вейдера»: – Весь свод правил сводится к одному правилу: никаких секретов от супруги… Ты ведь мне обо всем рассказал?
– Конечно.
– Тогда все хорошо, Джейк. Поехали.
Огни в аэропорту не горят. Мы с Элис сидим в машине и разговариваем. В ее голосе больше нет раздражения и укоризны, ко мне будто вернулась моя Элис. Может, я просто неправильно понял ее сегодня. В восемь пятьдесят шесть в окне аэропорта зажигается свет, и на взлетной полосе загораются огни. Я чуть-чуть опускаю стекло и слышу гул самолета в небе. Он разворачивается над океаном и идет к взлетно-посадочной полосе. В одной из машин на парковке загорается свет. Это хетчбэк «мазда».
– А это не Чака и Евы машина? – спрашивает Элис.
– Черт. Как думаешь, кто из них влип?
– Чак, конечно.
Самолет катится по взлетно-посадочной полосе. Из «мазды» выходят Чак с Евой. Неловко обнимают друг друга, потом Ева пересаживается на водительское место. Мы тоже выходим из машины. Я целую Элис, а она крепко меня обнимает.
Мы с Чаком доходим до ворот одновременно. У меня в руках сумка, а у Чака с собой ничего нет.
– Друг, – приветствует он меня, пропуская первым в ворота.
– Здравствуй, друг, – с трудом выдавливаю я.
В самолете опускается трап.
– Друзья, – с австралийским акцентом говорит пилот.
Я поднимаюсь по трапу и занимаю сиденье сразу за кабиной пилота. Чак садится на ряд дальше меня. Самолет очень хороший: с каждой стороны по ряду кожаных кресел, сзади бар с напитками, в карманах сидений журналы и газеты.
– Может немного потрясти, – предупреждает пилот, втягивая трап и закрывая дверь. – Хотите кока-колы или воды?
Мы оба отказываемся. Чак берет «Нью-Йорк таймс» и погружается в чтение, а я закрываю глаза, приготовившись подремать. Хорошо, что я выпил пива, а то не уснул бы. Просыпаюсь я через час от лязга шасси. Самолет садится на неровную взлетно-посадочную полосу.
– Хорошо отдохнул? – спрашивает Чак.
Настроение у него, похоже, улучшилось.
– Мы там, где я думаю?
– Другого Фернли нет. Хорошо, что тебе удалось поспать. Силы понадобятся.
Черт.
57
Мы едем по летному полю и останавливаемся у электрифицированного забора. Минуты через две дверь в самолете открывается и раскладывается трап.
– Ну все, началось, – говорит Чак.
К нам идут мужчина и женщина в темно-синих рубашках и брюках. Мужчина отводит Чака в сторону и велит ему встать на желтую линию и поднять руки. Потом обследует его металлодетектором и на удивление тщательно обыскивает. Чак стоит неподвижно. В Фернли он явно не впервые. Мужчина завершает обыск и надевает на Чака широкий кожаный пояс, к которому прикреплены наручники и наножники. Я морально готовлюсь к тому же самому, однако меня не трогают.
