Интересно, что будет, если я попытаюсь убежать? Должен же где-то быть выход. Будто прочитав мои мысли, Гордон спрашивает:
– Хотите подробнее осмотреть эту часть комплекса?
– С удовольствием, – отвечаю я.
Ему, похоже, нравится ответ.
– Отлично. Так и поступим сразу после того, как решим несколько вопросов.
Каких еще вопросов? Как мне на них отвечать? Наверняка есть такие ответы, которые даруют выход на свободу, и такие, которые ведут дальше по темным коридорам в сопровождении мордоворотов в униформе.
Последняя дверь. Последний код, и мы втроем – Гордон, охранник и я – попадаем в ярко освещенную комнату. Посередине стоят два стула, стол, на столе какие-то металлические крепления в виде колец и желтая папка с документами. Один из стульев привинчен к полу. В стене огромное тонированное стекло. Двустороннее зеркало?
– Присаживайтесь, – приглашает Гордон, указывая на привинченный стул.
Я сажусь, стараясь не смотреть на железные кольца прямо передо мной.
Зачем понадобились номер люкс и сервис пятизвездочного отеля? Усыпить мою бдительность?
Гордон садится напротив меня. Охранник остается стоять у закрытой двери.
– Джейк, – говорит Гордон, – большое спасибо за то, что согласились помочь нам в расследовании.
Я не ожидал услышать свое имя. Члены «Договора» обычно обращаются друг к другу просто «друг». Разве Гордон не из «Договора»?
– Зачем я здесь? – спрашиваю я как можно спокойнее.
Гордон ставит локти на стол и соединяет попарно указательные и безымянные пальцы. Типичный жест, означающий надменность и уверенность в своем интеллектуальном превосходстве над собеседником.
– Такие беседы необходимы для того, чтобы тщательнее изучить доведенные до нашего сведения проблемы. Эти проблемы затрагивают множество различных аспектов и требуют всестороннего расследования, которое позволит принять разумное и единственно правильное решение.
Много ничего не значащих слов. Я давно заметил, что в «Договоре» никогда не переходят к делу, не напустив словесного тумана. Всему предшествуют долгие объяснения и завуалированные попытки снять с себя ответственность. Наверное, каждый сотрудник «Договора» обязан заучить наизусть определенный набор бессодержательных фраз, составленных Орлой и ее приближенными. На всем протяжении истории фашисты и организаторы сект обращались к людям на своем собственном языке, призванном скрыть правду, сбить слушателя с толку и заставить его поверить в свою исключительность.
Гордон открывает лежащую перед ним папку.
– Итак, не могли бы вы рассказать все, что вы знаете о Джоанне Чарльз?
Сердце у меня замирает.
– Джоанне Чарльз? – переспрашиваю я, стараясь говорить так, чтобы мой голос звучал одновременно удивленно и отстраненно. – Я ее едва знаю.
– Ну, начнем с того, что вам точно о ней известно. Как вы познакомились?
– Мы с Джоанной Вебб, сейчас Чарльз, вместе учились в университете.
Гордон кивает.
– Продолжайте.
– Оба были старшими по этажу в общежитии на последнем курсе. Виделись два или три раза в неделю на собрании старост и на занятиях. Подружились. Иногда встречались, чтобы обсудить рабочие проблемы, обменяться конспектами или просто обсудить новости.
Гордон снова кивает. Проходит еще несколько секунд. Он явно хочет знать больше. Такая тактика: человек, поставленный в подчиненное положение, будет говорить и говорить, просто чтобы не молчать и не выглядеть жалко. Я не поддамся.
– В нашем распоряжении весь день, – пожимает плечами Гордон. – Часы. Дни. Сколько понадобится.
– Но я не знаю, чего вы от меня хотите. Повторяю, мы с Джоанной едва знакомы.
– Расскажите больше о том времени, когда вы вместе учились. Об этом вы ведь можете рассказать?
Я обдумываю его слова. Что будет, если отказаться отвечать? Гордон и правда продержит меня в этой комнате целую вечность?
– На третьем курсе, – говорю я, – у нас осталось всего четверо старост, в том числе я и Джоанна. Мы часто виделись в столовой или на каких-нибудь мероприятиях.
– Обедали вместе?
– Иногда.
– Можно сказать, что вы дружили?
– Пожалуй. Разумеется, живя в одном общежитии, мы довольно хорошо знали друг друга.
– С родственниками она вас знакомила?
– Может быть. Это было давно.
Судя по виду охранника, он начинает терять терпение.
– А не встречались ли вы с ее родственниками, когда ездили к ним на Палос-Вердес
[26] на День благодарения? – говорит Гордон, пролистывая документы в папке.
Черт, откуда он узнал?
– Да, возможно.
– А после этого вы у нее дома были?
– Не помню. Как я уже сказал, это было давно.
– А не посещали ли вы дом ее родителей еще пять раз?
– Ну, я не записывал, – раздраженно говорю я.
– У вас были отношения с Джоанной? – невозмутимо спрашивает Гордон.
Я смотрю на вделанные в стол наручники. Почему мне их не надели? Хотят попугать для начала? Какого сигнала ждет охранник?
– Романтические отношения, – уточняет Гордон.
– Нет. – Я решительно качаю головой.
– Вы близко ее знали?
– Да. Много лет назад.
– В начале беседы вы заявили, что вообще едва были с ней знакомы.
Я смотрю на стекло в стене. Кто сейчас стоит за ним? И почему они так хотят знать о моих отношениях с Джоанной?
– Люди могут сильно измениться за двадцать лет. Так что теперь я могу сказать, что едва ее знаю. После окончания университета мы продолжили обучение в аспирантуре в разных штатах.
– И не видели друг друга до того вечера на вилле «Карина»?
– Именно так.
– Не переписывались ни по электронной почте, ни по обычной?
– Не помню, я со многими однокурсниками переписывался.
– Когда вы увидели ее на вилле «Карина», то сразу узнали?
– Конечно.
– Были рады встрече?
– Конечно, почему нет? Джоанна – прекрасный человек, была по крайней мере. Приятно видеть старого друга среди незнакомых людей в новой обстановке.
– Когда вы увиделись с ней в следующий раз?
Я стараюсь отвечать уверенно. А сам думаю, что тот, кто стоит за стеклом, наверняка оценивает каждое мое движение. Может быть, где-то тут есть датчики, измеряющие частоту пульса, температуру, оценивающие мои жесты.
