Он снова слегка качает головой. И я понимаю, что это не ответ на вопрос, а предупреждение.
Мы спускаемся на пять этажей – лифт каждый раз звякает. Пустой желудок сжимается, решимость ослабевает. Я глубоко под землей, надо мной бескрайняя пустыня. Если случится землетрясение и тюрьма разрушится, я навсегда останусь здесь.
Мы выходим из лифта. Маури, похоже, подрастерял решимость – он больше не хватает меня за руки. Просто идет, а я следую за ним. Он набирает цифровой код на панели, и мы входим в какую-то комнату. Там нас ждет охранница. На вид ей лет сорок пять, у нее обесцвеченные волосы, уложенные в старомодную прическу. Она не похожа на членов «Договора»; наверное, работала здесь раньше.
Дверь за нами захлопывается. Маури снимает с меня наручники, и какое-то время мы втроем просто стоим и смотрим друг на друга. Потом Маури говорит женщине:
– Ну, давай.
– Нет, лучше ты, – говорит она.
У меня такое чувство, что им предстоит сделать что-то впервые, и ни один из них не хочет брать это дело, каким бы оно ни было, на себя. Наконец охранница говорит мне:
– Снимите одежду.
– Опять?
– Да.
– Всю?
Она кивает.
Я медленно снимаю тапочки и размышляю. Да, Маури предупреждающе покачал головой в лифте, однако выражение лица у него при этом было не злое, а скорее заговорщицкое. Этим двоим явно не по себе. Может, мне удастся уговорить их отпустить меня, пока нас тут только трое и Гордона нет. Сколько им платят? Предложить им деньги?
– Вы из Невады? – интересуюсь я и, чтобы протянуть время, вожусь с пуговицей на робе.
Женщина смотрит на Маури.
– Нет, я из Юты, – отвечает она.
Маури глядит на нее сердито, потом командует:
– Быстрее.
Я расстегиваю пуговицы на робе, она падает на пол. Охранница отводит глаза.
– А вы откуда? – спрашивает она.
Ей явно неловко от того, что я раздет.
– Из Калифорнии. – Я стою посреди комнаты в тюремных трусах. – Помогите мне, а? – шепчу я.
– Хватит, – шипит Маури.
Я знаю, что играю с огнем. Маури вот-вот разъярится. Но других вариантов у меня попросту нет.
– У меня есть деньги, – говорю я. И тут же лгу: – Много.
По ту сторону двери кто-то набирает цифровой код. Блондинка бросает взгляд на Маури. Черт, она тоже нервничает. Дверь распахивается, в комнату входит высокая дородная женщина, похожая на какую-то старорежимную надзирательницу. Судя по ее виду, ей ничего не стоит проломить мне череп кулаком.
– Некогда возиться, – говорит она охранникам неожиданно мягким голосом, а сама глядит в свою папку-планшет. Поворачивается ко мне. – Догола раздевайся. Живо.
Я снимаю тюремные трусы и прикрываюсь ладонями. До чего же противно стоять голым среди одетых людей.
Надзирательница поднимает глаза от папки. Моя нагота ее нисколько не смущает и не интересует.
– В две тысячи двухсотую его, – велит она Маури и блондинке. – И поживее. Все ждут.
Черт. Это не предвещает ничего хорошего.
Явно опасаясь гнева надзирательницы, блондинка подталкивает меня вперед. Мы идем по коридору и входим в другую комнату. В ее центре стол из оргстекла. Рядом со столом стоит привлекательная женщина. В руках у нее тоже папка-планшет, но одета она не в униформу, а в белоснежную блузку, белые льняные брюки и красивые кожаные сандалии. Волосы средней длины, светлые с розоватым отливом. Возможно, она занимает какое-то высокое положение в «Договоре».
Женщина окидывает меня взглядом.
– На стол.
– Вы шутите?
– Нет. – Взгляд у нее холодный. – Маури может показать вам альтернативу, но уверяю вас, она еще хуже.
Я оглядываюсь на Маури. Черт. Даже у него испуганный вид.
– Подождите, – говорю я. – Что это за средневековые…
Женщина взмахивает рукой так быстро, что я не успеваю уклониться. Папка обрушивается мне на лицо, в глазах расплывается.
– На стол, – ровным голосом повторяет она. – Нас тут много, а вы – один. Не хотите – не подчиняйтесь, мы в любом случае сделаем то, что собираемся. Чем больше вы сопротивляетесь, тем больнее вам будет, результат одинаков. Обычное равенство: сопротивление равно боли.
С содроганием я залезаю на стол, чувствуя себя совершенно беззащитным. С одного конца стола поролоновая подложка для шеи с ремнем снизу. Ниже еще ремни, а внизу деревянные блоки. Блондинка смотрит в потолок. Маури глядит на нее, ожидая указаний.
Оргстекло холодит кожу. У меня болит голова, по лицу стекает струйка крови. Вчера я мечтал, чтобы с меня сняли смирительную рубашку, а теперь отчаянно хочу чем-то прикрыть наготу.
Блондинка укладывает мою голову на подложку, застегивает ремень на горле и исчезает из виду. Я чувствую, что мне привязывают руки. Рука у Маури тяжелая, но прикосновение, как ни странно, негрубое. Потом кто-то – наверное, блондинка – застегивает ремни на ногах; закончив, она зачем-то легонько хлопает меня по пятке. Что за странный заботливый жест? Почему эти двое так себя ведут? Что они знают? Это последнее проявление доброты перед чем-то ужасным?
Похолодев, я гляжу в потолок. Там только уродливые флуоресцентные лампы. В комнате тихо. Я чувствую себя как лягушка, подготовленная к препарированию.
В коридоре слышатся шаги, и в комнату входит еще кто-то. Женщина в белом теперь стоит рядом со мной.
– Закрывайте, – командует она.
Надо мной повисает плита из оргстекла. Сердце бьется так громко, что слышно, наверное, не мне одному. Я пытаюсь пошевелиться, оказать сопротивление… Тщетно. Плита выглядит тяжелой.
– Нет! – кричу я в панике.
– Успокойтесь, – говорит женщина в белом. – Не обязательно будет больно. Равенство помните?
Я закрываю глаза и сжимаюсь, жду, что на меня сбросят плиту. Скоро все кончится. Ужасная смерть. Меня раздавят, задушат или сделают еще что похуже. Или это все та же тактика запугивания с помощью пустых угроз?
Оргстекло замирает в нескольких дюймах от меня.
– Не надо, – прошу я, с отвращением слыша свой дрожащий голос.
Что напишут в новостях? Исчез, катаясь в океане? А может, ничего не напишут. Просто скончался после тяжелой болезни. Отказ печени, например, или аневризма. Да они могут заявить что угодно, и все поверят. Кроме Элис. Боже, Элис. Только бы ее оставили в покое.
Нет, не оставят. Ее выдадут замуж. Кого ей подобрали? Того, чьей супруге уготована такая же участь, как у меня?
Нил. Что, если все это хитроумный план Нила? Избавиться от Джоанны и жениться на Элис? К горлу подступает тошнота. Плита опускается.
