В конце концов изнуренная кошачьими снами Кристина вспомнила про Валерку Кравцова, которому Танька Казакова всегда нравилась и который нынче странно бездействовал.
– И сколько ты будешь это терпеть? – спросила она однажды Валерку.
– Что именно? – спросил он.
– Сколько будешь терпеть, что с твоей любимой девушкой на виду у всех обнимается какой-то Краевский?
– А что я могу сделать? – растерялся Кравцов.
– Ну ты даешь! – возмутилась Кристина. – Дуэли, конечно, нынче не слишком распространены, но и без дуэльных пистолетов можно объяснить сопернику, где его место.
– Ты так считаешь? – проронил изумленный таким простым решением мучившего его вопроса Валерка.
– Я уверена в том, что за любовь нужно бороться. А девушки… – На этом месте Кристина даже умудрилась лихо подмигнуть однокласснику. – Они всегда выбирают победителей! Учти это!
Кравцов отошел от Кирьяновой, задумавшись, но полагаться только на него Кристина не могла. Поскольку Танька сегодня уехала с родителями на похороны какого-то родственника, появилась возможность навестить Краевского, как бывало, на дому, не встретившись там с Казаковой.
* * *
– Выйдем на «наше место» на пару минут, – многозначительно сказала Кристина Игорю, когда он открыл дверь квартиры.
– Меня тошнит от того места, – зло ответил ей Краевский.
– Тогда разреши мне пройти…
– Зачем?
– Затем, что мне есть что сказать тебе. – Кристина видела, что Игорь совершенно беспардонно собирается захлопнуть перед ее носом дверь, и потому торопливо добавила: – Это касается Тани.
– Говори здесь, – не сдался Краевский.
– Хорошо, – нехотя согласилась она, пожирая глазами необыкновенно похорошевшего юношу. Если бы она не была такой дурой… Если бы имела Танькино чутье… Она бы сейчас целовала эти чудесные бархатные глаза…
– Ты думаешь, твоя Танечка тебя любит? – начала она.
– Не твоего ума дело, – усмехнулся Игорь и опять хотел закрыть дверь.
Кристина поставила на порог ногу в модном сапожке на тонком каблучке.
– Все-таки тебе придется меня выслушать, – сказала она и выпалила одним духом: – Мы с Танькой просто поспорили, что она раскочегарит тебя на секс, понял! Я говорила, что ты не такой, как все, а она утверждала, что такой же самец, как остальные!
– Врешь! – презрительно бросил ей он и легонько пнул ногой все в той же заношенной клетчатой тапке ее изящный сапожок.
– У меня есть доказательства, – сказала Кристина и ноги с порога не убрала.
– Ну!
– Помнишь День влюбленных?
– Ну!
– Ты ведь получил письмо, закапанное слезами, не так ли?
Краевский произнес очередное «Ну!», но оно уже не было таким уверенным и грозным, как первые два.
– Так вот! Это мы с ней вместе сочинили и закапали водой из лейки, которая на окне кабинета математики стоит… чтобы было похоже на слезы по поводу безумной к тебе любви. Что, разве Танечка ничего об этом не говорила?
– Говорила, – ответил Игорь.
Кристина растерялась. Такого поворота она не ожидала. Танька, видать, совсем умом тронулась, если рассказала…
– Зачем ты пришла? – спросил Краевский.
– Ну… чтобы предупредить, что с Танечкой не все так чисто… – пролепетала Кристина.
– А тебе-то что за дело до этого?
– Мне-то… а я… жалею, что так себя повела… Я боялась, что Танька после этого письма будет смеяться надо мной. Не могла же я после той дурацкой лейки признаться, что по-настоящему… люблю тебя… Ты прости меня, Игорь…
Последние слова Кристина произнесла совершенно искренне. Сейчас она была уверена в том, что все происходило именно так, как она рассказывает. Кристина даже не могла себе представить, насколько была не оригинальна и во всем походила на свою подругу. Зато Краевский это заметил. Лицо его пошло малиновыми пятнами. Он что есть силы пихнул ногой Кристинин сапог и все-таки захлопнул перед ее носом дверь. Девушка, вдруг совершенно обессилев, заплакала. Ей казалось, что она сейчас призналась в любви, как Татьяна Ларина, а ее предали! Посмеялись! Выгнали, как какую-нибудь приблудную кошку! Ох уж эти кошки, не зря они бесконечно снились ей последнее время.
Игорь Краевский, привалившись спиной к дверям собственной квартиры, слышал всхлипывания Кристины и ничего не понимал.
А Кристина уже садилась в лифт и размышляла о том, что Валерку Кравцова, пожалуй, стоит поторопить.
* * *
Женя вышла из проходной завода. Хотя ничего хорошего в их жизни с Сергеем больше не было, она регулярно возвращалась с работы домой, запретив себе думать о Саше Ермоленко. Муж во всем прав. Они действительно прожили с ним хорошую жизнь, и стоит напрячься, чтобы как-то наладить отношения. Сыну летом предстоят выпускные экзамены, а потом – операция, и не следует его дополнительно волновать и нервировать.
Все эти здравые рассуждения рассыпались в пыль, когда она увидела у кафе с хвастливым названием «Самое лучшее мороженое» бежевую иномарку Ермоленко. Саша открыл дверцу, и Женя, повинуясь лишь инстинкту влюбленной женщины, села на переднее сиденье. Он положил ей на колени букет бордовых роз на длинных стеблях и неожиданно сказал:
– Выходи за меня замуж.
Она вздрогнула и сильно укололась розовыми шипами. Слизнув с пальца бисеринку выступившей крови, сказала:
– Я замужем. Ты же знаешь.
– Да, знаю. Я также знаю, что можно развестись.
– Саш… да ты в своем уме? Мы с тобой всего-то ничего…
– Время не имеет значения. Если вести отсчет с улицы Вокзальной, то можно сказать, что мы знакомы всю жизнь. А я… Женя… я никогда не был так счастлив, как с тобой. То есть у меня впечатление, что я вообще никогда раньше не был счастлив.
– Но… ты же был женат…
– Да, был… – Лучащиеся глаза Ермоленко сразу потухли. Он отвернулся от Жени, откинулся на спинку сиденья и глухим голосом сказал: – Женитьба принесла мне одно горе. Если бы ты только знала… хотя… тебе совершенно не надо об этом знать. А ты… тебя я люблю, Женя. И мне кажется, что впервые во взрослом состоянии так безоглядно и радостно.
– А мне, Саша, есть куда оглянуться. У меня сын… В таком нелегком возрасте…
– У меня тоже есть дочь, – нехотя признался он. – Только я ее давно не видел. Даже не могу представить, какой она стала.
– А почему же не видел? – удивилась Женя.
– Сначала бывшая жена запрещала, а потом я как-то привык без нее обходиться. Тебе это не нравится, да?
– Я не могу тебя судить, потому что ничего не знаю.
– Вот именно. Ты ничего не знаешь… – повторил он. – Но это, возможно, и хорошо. Лучше не знать, какие кошмары умудряется иногда преподносить жизнь.
