– Да. Это встречается не так часто, как эволюционная прозопагнозия, однако такое возможно.
– Я треснулся довольно сильно. Пришлось швы накладывать. – Я машинально тянусь к тонкому шраму под волосами.
Доктор ударяет по клавиатуре, и пока она стучит, меня словно осеняет: «Эта женщина станет копаться в твоих мозгах. От нее тебе не спрятаться».
Она выспрашивает, какие обследования проводились после моего падения, а потом интересуется, мог ли я распознавать лица до шестилетнего возраста.
Честный ответ таков: «Не знаю». Да, прошел все возможные обследования для выяснения, насколько пострадал мой мозг. Но узнавал ли я тогда людей по лицам? Не уверен.
Она говорит:
– Разумеется, твои родители заметили бы неладное, если бы у тебя вдруг возникли трудности с узнаванием окружающих.
– По-моему, я всегда очень хорошо компенсировал и скрывал все это. В том смысле, что даже тогда. Наверное, раньше я и мог узнавать людей, но был такой маленький…
– А твои родители заметили изменения в твоем поведении?
– Мама говорила, они ожидали, что я стану осмотрительным ребенком, но я делался все крикливее. Она сказала это, когда начала седеть.
Я улыбаюсь доктору, но она поглощена печатанием на клавиатуре. Я сижу и оглядываюсь по сторонам, говоря себе: встряхнись, сынок, перестань нервничать. Через минуту она кладет руки на колени и начинает говорить:
– Я не уверена, сколько ты сам всего узнал, Джек, но один из самых ранних задокументированных случаев прозопагнозии относится к тысяча восемьсот восемьдесят третьему году… По слухам, ею страдал Льюис Кэрролл. Когда в следующий раз станешь перечитывать «Алису в Стране чудес», возможно, увидишь намеки на это… Я уверена, ты знаешь, что такое приметы. Как тебе известно, прически и одежда могут меняться ежедневно. Мы имели дело с одной дамой, которая опознавала людей по обручальным кольцам, потому что эта примета меняется весьма редко…
Она увидит все, что ты скрываешь.
Внезапно я ощущаю себя голым. Мне и вправду приходится оглядеть себя, чтобы убедиться, что я все еще одет.
Первый тест – на известные лица. Он напоминает тот, что я проходил в онлайне: фотографии знаменитостей – только лица, волосы и уши скрыты. Доктор Клайн говорит:
– Значит, так, Джек. Секундомер тут не тикает, так что не спеши и рассматривай их столько, сколько тебе нужно.
Она разворачивает ноутбук, чтобы я мог с ним работать. На дисплее появляется лицо. Это просто овал с глазами, носом и ртом. Если я достаточно долго вглядываюсь в него, то это вовсе не лицо, а какая-то планета, испещренная кратерами и с тенями. Я одно за другим вбиваю имена, но если честно, то полностью лажаюсь.
Когда я заканчиваю, мы сразу же переходим к следующему тесту. Доктор Клайн говорит:
– Система, обрабатывающая считывание эмоций на лице, не зависит от системы, считывающей черты лица. Ты обычно можешь определить, человек злится, грустит или сияет от счастья?
– Почти всегда. Я не узнаю лица, но могу их читать.
– Это потому, что есть система обработки зрительных образов, служащая лишь для распознавания лиц, и в особенности человеческих лиц. Собака или кошка на самом деле определяется твоим мозгом как объект. Конфигуральная обработка – вот что позволяет людям видеть лицо как целое, а не как набор отдельных частей.
Этот тест – на определение эмоций. Мне хочется думать, что я точно попадаю во все ответы, но на самом деле понятия не имею.
Затем идет набор перевернутых лиц. Я должен совместить их с нормально смотрящими лицами, но не могу. Знаю, что не могу.
Однако чем более убитым я себя ощущаю, тем более воодушевленной кажется доктор Клайн. Она наклоняется над ноутбуком.
– Люди, не испытывающие проблем с узнаванием лиц, очень плохо распознают лица перевернутые, поскольку как только образ переворачивается, перестает действовать метод конфигуральной обработки для узнавания лица. Поэтому включается метод пошагового распознавания, которым мы идентифицируем объекты. Это сравнимо с тем, как ты поступаешь с обычными лицами, потому что человеческое распознавание применимо лишь к верхненаправленным образам. В отличие от обезьян, которые могут опознавать других обезьян вне зависимости от пространственной ориентации.
Из этих слов я выношу то, что даже обезьяны узнают друг друга.
– Теперь мы протестируем твою способность распознавать объекты. Таким образом, мы убедимся, что у тебя лишь проблема с распознаванием лиц, которая не относится к объектам.
Я сижу и совмещаю дома, машины, пистолеты, ландшафты, животных и вдруг ловлю себя на мысли: «А что, если я здесь тоже напутаю, смешаю все предметы, которые всегда узнавал без проблем? А вдруг мне только покажется, что я узнал кошку, собаку, дом, машину, но потом обнаружу, что путаю их так же, как и лица?» Я на минутку откидываюсь на спинку и закрываю глаза, больше всего потому, что мне хочется удрать – от этого компьютера, из этой лаборатории, из этого центра, из собственной головы.
Доктор Клайн говорит:
– Я хочу, чтобы ты помнил: все тестируемые иногда попадают в точку, а иногда нет. Именно так тест и задуман.
Легче мне от этих слов не становится. Но я открываю глаза. Я иду дальше.
На следующем тесте мне становится еще хуже. Это тест «Лысые женщины», состоящий из череды фотографий обычных женщин, не знаменитостей, у которых опять отсутствуют волосы и уши. Я должен нажать кнопку, если замечу непохожую, но все они видятся мне на одно лицо, так что я даже не пытаюсь, а просто снова и снова жму на «То же».
Последний тест напоминает мне проверку зрения. Я опираюсь подбородком на подставку и прижимаюсь лбом к какой-то хитроумной штуке, похожей на маску. Доктор Клайн хочет, чтобы я вглядывался в компьютерный дисплей, в котором установлена камера, направленная на мои зрачки. Она, по ее словам, запишет мою методику обработки образов лиц.
– Нормально воспринимающие субъекты концентрируются на внутренних чертах лица и используют треугольно-пошаговое распознавание, двигаясь между глазами, носом и ртом. С другой стороны, страдающие прозопагнозией начинают с внешних черт, как то: уши и волосы. Они обычно избегают области глаз.
Вот это похоже на правду. И тут я думаю, а чем занимается Либби и где она.
Либби
Я стою в отделении нейрофизиологии и когнитивной неврологии Индианского университета в Блумингтоне, где на все мои вопросы есть ответы. Я была маленькой, когда умерла мама, и мы с папой советовались с врачами по поводу обследований. Я предоставила папе решать, делать мне их или нет. Но вот теперь я здесь и могу обратиться к кому-нибудь из врачей в белых халатах или ученых. Моя мама умерла от кровоизлияния в мозг, и мне нужно знать, умру ли я от этого тоже.
Я расхаживаю туда-сюда по коридору. Если меня обследуют, то или обнаружат у меня в мозгу аневризмы, или нет. Они или смогут вычислить и контролировать их, или же нет.
