Брук вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Слезы хлынули так быстро, что она смогла сделать всего несколько шагов, прежде чем глаза заволокло соленой пеленой. Она не знала, как долго простояла неподвижно, но потоки слез не смывали печаль.
Почувствовав, что ее обнимают ласковые руки, она повернулась лицом к Алфриде и расплакалась:
– Фрида, он не захотел…
– О, мое сокровище! Это ему предстояло влюбиться без памяти. Не тебе!
Брук резко отступила. Второго потрясения она не ожидала. Ее утешает мать? Она быстро вытерла слезы и снова отвернулась.
– Все будет хорошо, – заверила она Харриет. – Я просто не ожидала, что свадьба не состоится. И слышать такие нежные слова… слишком много сюрпризов.
– Тебе ни к чему объяснять. Ты думала, что он станет твоим мужем и позволила себе его полюбить. Твоя ревность прошлой ночью это показала. Я тоже надеялась, что вы сможете одолеть неприязнь и ненависть и быть счастливы.
– Не понимаю. Ты желаешь мне счастья?
– Конечно, – мягко ответила Харриет.
Брук не поверила и рассердилась на себя. Кажется, она жалеет о том, что мать к ней неравнодушна?
– Только не нужно притворяться, что ты любишь меня. Поздно. Не смей этого делать!
– Я говорила, что она чувствует себя одинокой и нелюбимой, – рассерженно произнесла Алфрида, входя в комнату. За ней следовали слуги с сундуками Брук, и Фрида стала показывать, куда их поставить.
Харриет, недовольная тем, что им помешали, нетерпеливо поморщилась. Брук отвернулась, пытаясь думать о чем угодно, кроме того, что случилось сегодня.
Но Алфрида еще не закончила:
– Она слишком много лет жила без любви, Харри! Минуты, которые ты уделяла ей, когда Роберт и Томас уезжали, были слишком немногочисленны и редки. Она не помнит, сколько любви ты дарила ей, когда она была ребенком. Ничего не помнит!
Услышав, как ее мать называют «Харри», Брук удивленно хлопнула глазами. Она никогда не слышала, чтобы Алфрида говорила с ее матерью подобным тоном, словно они много лет были лучшими подругами! И Алфрида выглядела такой обозленной, когда выталкивала слуг из комнаты и запирала дверь!
Но Харриет была вне себя от ярости. Какая-то служанка смеет ее осуждать!
– Иди, – велела она, указав на дверь.
Алфрида и не подумала подчиниться. Вместо этого она сложила руки на груди и загородила собой дверь.
– Никуда я не пойду. Я сделаю все, чтобы сейчас ей сказали правду. – Тон ее внезапно смягчился. – Наша куколка стала взрослой, Харри. Ей больше не нужна защита, – вздохнула она и уже строже добавила: – И я освобождаю себя от своего обещания молчать, так что либо ты скажешь ей, либо я.
– Но хуже этого ничего быть не может, Фрида! – расстроилась Харриет. – Это разобьет ей сердце!
– Она стойкая девочка…
– Довольно! – отрезала Брук. – Либо объясните, из-за чего спорите, либо молчите, но не ведите себя так, будто меня здесь нет и я ничего не слышу!
Женщины злобно уставились друг на друга. Несколько минут прошло в молчании, после чего Харриет, наконец, обняла Брук за плечи и повела к длинному дивану. Больше девушка ничего в комнате не заметила. Но все же села рядом с матерью и стала ждать, затаив дыхание и снова борясь со слезами. На этот раз по другому поводу, более привычному.
Харриет взяла ее за руку, и дочь повернулась к матери лицом.
– Я люблю тебя. Всегда тебя любила. И откровенно говоря, думала, ты знаешь это или, по крайней мере, чувствуешь.
– Я…
Харриет прижала палец к губам Брук.
– Пожалуйста, не отрицай ничего, пока я не закончу говорить. Роберт ревновал тебя с самого твоего рождения. Слишком сильно ревновал. Не знаю, почему он не перерос эту ревность. Я уделяла ему столько же внимания, сколько тебе, но он не хотел ни с кем меня делить. Я не знала, что он делал, когда прокрадывался по ночам в твою комнату. Увидев твои синяки, Алфрида все мне рассказала. Я попыталась уговорить Томаса отослать Роберта, но он не согласился. Поэтому я намеренно отдалилась от тебя, чтобы защитить. А он… всегда маячил поблизости, наблюдал, подслушивал, словно пытался поймать меня на лжи. Я ненавидела ситуацию, в которую попала. Не представляешь, как трудно мне было изображать безразличие в то время, как я слишком тебя любила!
– Ты могла все мне объяснить.
– Когда? Как? Ты все еще была ребенком. Слишком порывистой и искренней. Я боялась, что, если ты поцелуешь или обнимешь меня в присутствии Роберта, он обозлится еще больше и покалечит или убьет тебя. Я не могла так рисковать. Но я была с тобой, когда их не было рядом. Ты, конечно, помнишь это.
– Я помню только, как меня отталкивали.
– Неужели сейчас уже слишком поздно? – спросила Харриет со слезами на глазах.
Брук не верила себе. Неужели это она утешает мать в такой день? Но все, что ей было по-настоящему нужно услышать, – эти три простых слова. Поразительно, как быстро они способны исцелить застарелую боль!
Улыбнувшись, она обняла мать:
– Никогда не поздно.
Ничто не имело значения теперь, когда Брук поняла причины прошлых поступков и поведения матери. Харриет не хотела, чтобы дочь обедала со всеми за столом, чтобы защитить ее от резкости и недоброго внимания Томаса. В отсутствие Брук жертвой резкости отца становился Роберт. Временами Харриет так яростно сражалась с Томасом, что он даже бил ее, но когда он однажды ударил Брук, Харриет поняла: нужно убедить мужа, что она на его стороне, и придумала способ держать дочь подальше от него. Алфрида каждый день рассказывала ей обо всем, что сделала или выучила Брук. Они действительно стали хорошими друзьями.
– Я так ждала твоего лондонского сезона и того момента, когда ты навсегда избавишься от Томаса! Надеялась, что это произойдет прежде, чем он поймет, какое ты сокровище, и сам найдет тебе жениха, которого ты возненавидишь еще больше, чем отца. Когда же мы получили указ регента, я надеялась, что ты будешь счастлива с лордом Вулфом. Думала, что ему следует встать на колени перед принцем и поблагодарить его за то, что отдал ему тебя. Я даже смеялась, представляя это. Но оказалось, что он глупец, который предпочел месть своему счастью. Так тому и быть. Мы найдем тебе прекрасного человека, чтобы ты перестала думать о волке.
Если бы только это было возможно! Может, в следующем веке. Но попытаться стоит.
– О, Алфрида наконец ушла, – заметила Харриет, вставая. – Пойдем, я помогу тебе распаковать вещи. Надеюсь, комната тебе понравится. Я велела заново обставить ее к твоему сезону.
Харриет принялась открывать сундуки и носить груды одежды к красивому резному бюро. Брук задалась вопросом, распаковала ли мать в жизни хотя бы один сундук? Она неохотно встала, чтобы помочь.
Слишком много всего случилось в этот день. Сколько она узнала! Узнала причины притворного безразличия матери. Поняла степень ненависти Анны Вулф. Увидела, с каким облегчением избавился от нее Доминик, хотя это стоило ему угольных шахт! Возможно, как только Брук вышла из комнаты, он поблагодарил мать, сделавшую то, о чем он и не подумал. Подкупившую регента, чтобы тот отступился. Почему он не догадался до этого сам? Или догадался?
