— Нет.
— Неосмотрительно с вашей стороны. Он разрабатывает основание в виде ствола глицинии. Это для электрической люстры.
— Нет гарантии, что электрические люстры будут иметь успех. Кроме того, мы не можем позволить такие замысловатые лампы. Затраченное на них время делает изделия чрезмерно дорогими. Если будете заниматься только этими дорогими, единственными в своем роде или выпускаемыми малыми партиями, вам придется постоянно разрабатывать новые артикулы.
— Именно это мне нравится, и именно в этом я начинаю набивать руку.
Мистер Митчелл сидел, погрузившись в глубокое размышление, пока я добавила еще несколько цветков к колонке глициний. Кисти не должны свисать рядом, подобно шеренге солдат, выстроившихся на перекличке. Некоторые должны быть выдвинуты впереди других, некоторые задвинуты назад, некоторые расцветать выше. Трудность состояла в передаче на плоскости пространства между кистями, которое человек видит глазами.
— Поскольку узор будет повторяться пять раз по окружности абажура, это сократит затраты моего времени, — утешила я его.
Пристальный взгляд мистера Митчелла упал на мою гипсовую модель новых часов.
— Вы искренне полагаете, что кто-то купит подобные часы?
— Совершенно уверена. Они более оригинальны, нежели любые часы в демонстрационном зале.
— Так и есть. Странные небольшие часы, для музея. Но покупатели желают французские часы, белые с золотом, которые продадут за четверть цены от ваших. Ваша модель никогда не найдет сбыта.
— Не спешите с выводами, мистер Митчелл. Позаботьтесь о том, чтобы не иметь дурацкого вида, когда их купят.
Он пододвинул свой табурет еще ближе.
— Если бы вы могли удовлетвориться употреблением вашей оригинальности для нескольких несложных вещиц, вы бы делали нечто полезное, вместо того чтобы пускаться в подобного рода авантюры.
Саркастическая манера, с какой мой гость произнес слово «оригинальность», вызвала у меня зубовный скрежет. Вдобавок он взмахом руки очертил все вокруг в моей студии, будто это отбросы.
— Но мистер Тиффани, который является как вашим работодателем, так и моим, напутствовал меня на создание новых разработок ламп.
Он намеренно поставил свой локоть прямо в середине моего эскиза с глициниями, смяв его. Я толкнула его руку, чтобы освободить свой рисунок, и посмотрела так, что даже последний чурбан должен был ощутить полное отсутствие расположения с моей стороны.
Нежданный посетитель пробубнил заговорщическим шепотом:
— Мистер Тиффани вскоре отправится на отдых. Чего я хочу от вас, пока он будет в отлучке, так сказать, втихомолку, так это разработки некоторых простых, более дешевых вещиц, которые можно изготовить значительно быстрее, без такого количества мелких деталей. — Он посучил пальцами в направлении моего рисунка с глициниями в масштабе один к пяти.
— Какие, к примеру?
— Подсвечники, чернильницы, поддоны для булавок, наборы для письменного стола. Если вы разработаете несколько несложных бронзовых предметов, которые подходили бы мне, без мозаики, то я бы обеспечил их производство, пока мистер Тиффани в отъезде. Гарантирую, они найдут сбыт. Это послужит для него доказательством, что более дешевая продукция дает прибыль.
Какой же мерзкий оборот приобретает история! Но он не был моим боссом.
— Более дешевая продукция не принесет ему наград. Давайте увидимся на Парижской выставке, если вы так настроены.
То, как я отчеканила свои слова, дало бы понять любому наделенному чувствительностью человеку, что разговор окончен, и я поэтому возобновила работу над глициниями. Когда-нибудь у меня будет свое веское слово. Через минуту я оторвалась от творчества, чтобы увидеть окруженный венчиком волос лысый купол его деревянной башки исчезающим в дверном проеме. Митчелл словно наслаждался самообманом одержанной им победы. Я бы с удовольствием натыкала булавок в эту бахрому его волос.
Книга четвертая
1900–1903
Глава 25
Рубин
Девиз кануна нового тысячелетия «Долой старый год и вперед в Новый!» был у всех на устах. Готовилось нечто из ряда вон выходящее. Обитатели пансиона мисс Оуэнс высыпали на Ирвинг-плейс, даже супружеская чета Хэкли и хрупкой конституции Фрэнси. Закутанные в шарфы, мы изливали накопившиеся за день чувства, из наших ртов вылетали облачка пара.
— Новый век требует новых идей, — промолвила Мерри.
— Правильно! Ожидаю стол получше! — закричал Джордж, и Мерри шутливо шлепнула его по щеке.
Мы заливались смехом. Мы пели. Мы влились в поток, направляющийся к центру, и приветствовали незнакомых как старых друзей. Фрэнси завела разговор с мальчишкой — продавцом газет о заголовках, доктор Григгз заигрывал с продавщицами, а Элис взяла за руку женщину в платке. В море людей, заполонивших парк при Городском совете, мы изо всех сил напрягали наш слух, чтобы услышать послания от монархов Европы о новом веке мира, дипломатии и процветания, зари надежды для масс.
Мэр Ван-Вик произнес речь, напоминая об оптимизме первых голландских поселенцев и бурном расцвете торговли с открытием канала Эри, что вызвало взрыв предпринимательской энергии в завершающемся как раз сейчас веке.
— Нью-Йорку уготована судьба стать культурной столицей мира, — заявил мэр. Вот оно — столкновение приверженцев торговли и искусства, пробуждение и тех и других на этой твердыне между двумя реками!
Сводный хор любительских обществ спел новую песню «Прекрасная Америка», и, как только пробило полночь, здание Городского совета озарилось тысячами электрических огней.
Внезапное великолепие ослепило нас. Нам не доводилось видеть ничего подобного, и мы лишились дара речи. Вокруг хрипло гундосили жестяные рожки, завывали казу и продолжал усиливаться оглушительный шум приветствий.
Мистер Йорк робко клюнул Элис в щеку, а мистер Бейнбридж локтями проложил к ней путь и наградил мелодраматическим театральным поцелуем. Миссис Хэкли задрала подбородок и потянула мистера Хэкли за рукав пальто, напоминая о его супружеском долге. Доктор Григгз поцеловал Мерри Оуэнс, а та ответила ему коленцем ирландской джиги. Дадли и Хэнк отбросили в сторону светские условности и крепко, по-мужски, обнялись, похлопав друг друга по спине. Никто не обратил на это внимания в безумном от счастья неистовстве момента.
Когда Джордж и я услышали звуки песни «Старые добрые времена» Бернса, мы крепко прижались друг к другу. Безусловно, будь он здесь (если был бы жив), Эдвин со своей прекрасной патриотической мечтой внес бы свой вклад в «увенчание твоего благоденствия братством от моря до сияющего моря»
[22].
Нигде не было видно и признака Бернарда — ни этой ночью, ни в первый день нового года, вообще с Рождества. Это должно было что-то означать, но что? Конечно, он был человеком, перед обаянием которого невозможно устоять, — деятельный, заботливый, остроумный, — но необъяснимая манера жизни сегодня-здесь-завтра-пропал-послезавтра-опять-на-месте приводила в замешательство. Я не могла позволить себе еще одного загадочного мужчину в моей жизни, так что мысленно решила, что в этом первом году нового века заполню вместо этого свой ум работой и красотой.
