Уплетая свою порцию, он плутовато улыбнулся:
— Я — единственный, кому пришлось выпить коньяк за «Утюг»
[34].
Глава 37
Калинов цвет
Генри Белнэп затворил за собой двери моей студии, уселся поближе и осведомился о моем самочувствии, как бы для самоуспокоения, прежде чем приступить к дальнейшим действиям.
— Мне чрезвычайно неприятно говорить вам об этом, но руководители мужского отдела витражей затаили обиду на вас с тех пор, как вы изготовили шесть пейзажных панелей.
— Лично против меня?
— Против того, что вы сделали отдел преуспевающим и расширили.
— У них был свой шанс изготовить витражи.
— Невзирая на это, теперь, когда Льюис передал вам заказ на большие витражи с цветами калины и вистерии, они вынесли свое возмущение на рассмотрение профсоюза.
— Вот этого-то я и опасалась!
— Поскольку я член руководства, мне не позволили принять участие в собрании профсоюза, но подозреваю, они обсуждали возможность забастовки, если ваш отдел не перестанет заниматься витражами.
— Забастовка! Когда она может начаться?
— Зависит от того, примет ли профсоюз эту жалобу официально и какой ответ дадут на их требования Льюис и мистер Томас. Может, она и не состоится, Клара. Я просто посчитал, вам следует знать об этом.
Дурное предчувствие укоренилось в моей душе, но месяц прошел без осложнений. Я ничего не сказала девушкам и продолжала поступать так, будто ничто нам не угрожало. Мы начали замысловатые витражи как с глицинией, так и с цветами калины, этими круглыми пышными шапками цветков, требующими тонкого подбора стекла с крапинами, чтобы создать впечатление отдельных лепестков в округлых кистях. Наборщиками назначили мисс Джадд и Мэри Маквикар. Панели были уже на треть готовы. Я знала, что они получатся роскошными.
Однажды Джулия пришла на работу с покрасневшими глазами, хлюпая носом. Беатрис по секрету призналась, что та плачет в отдаленном углу студии за мозаичным панно. К полудню дело обстояло не лучше. Девушка не может оборачивать стекло в фольгу ровно и без морщин, если зрение замутнено слезами. В обеденный перерыв, когда остальные ушли, Ольга задержалась и тихо заговорила с Джулией по-польски, после чего та перестала плакать. Когда я подошла поближе, серьезное выражение лица Ольги и сжатые на переносице брови свидетельствовали о том, что проблема слишком велика, чтобы девушки смогли решить ее сами.
Я присела рядом с Джулией:
— Ты можешь рассказать, что именно тебя беспокоит?
Осознав, что я встревожена ее поведением, девушка не смогла сдержать рыдания. Я выждала, пока она немного успокоится и сможет говорить.
— Моя мать уже давно болеет. Она кашляет желтым и отказывается идти в больницу. Хочет умереть рядом с папой, а он пьет, — с горечью призналась Джулия.
— Кто зарабатывает деньги в вашем доме?
— Мама сдельно работает кружевницей. Шесть долларов пятьдесят центов в неделю. Но теперь она уже не может работать подолгу.
— Почему твой отец не работает?
— Его надолго запирают в лечебнице для умалишенных на Блэквелл-Айленде.
— У тебя есть братья и сестры?
— Трое. Двое младше меня. Старшему брату стукнуло семнадцать. Он тоже не может найти постоянную работу.
— Почему?
— Каждый раз, когда он попадается на воровстве, ему приходится отправляться на «Меркурий». — Джулия горестно вздохнула, собираясь с силами продолжить рассказ. — Это судно в порту, где плохие мальчики мотают срок, — объяснила Ольга, держа Джулию за руку.
Как можно деликатнее я спросила, не позволит ли она мне поговорить с ее матерью, чтобы та легла в благотворительную лечебницу.
— Она скопила немного денег, но не хочет тратить их на больницу. Мама считает, люди заражаются там болезнями. Она говорит, что деньги пригодятся ей на похороны.
— Не хотела бы ты, чтобы я навестила ее?
Уставившись на подол платья, она другой рукой обхватила подбородок. Ольга прошептала ей несколько слов по-польски. Я подождала, пока Джулия еле заметно кивнула.
Выход на Нижний Ист-Сайд был осложнен глубокой слякотью. Квартирка Джулии находилась в задней части некогда большого дома на речном берегу Седьмого района. По пути на четвертый этаж мне пришлось обойти старика, который, тихо плача, сжался в комок на ступеньках лестницы. Его изношенные ботинки были лишены шнурков, а мягкие «языки» отвисали в разные стороны, подобно языкам страдающих от жажды собак.
По крайней мере домашний очаг Джулии находился не в общем зале. Ее жилище состояло из трех проходных комнат, лишенных какой бы то ни было удобной мебели. На гвоздях над ведром, поставленным на табуретку, висели полотенца, а на другом гвозде болталось небольшое зеркало и щетка для волос. Масляная лампа с закопченным сажей стеклом стояла на корабельном сундуке рядом с изящным, наполовину готовым кружевным воротником, приколотым булавками к куску картона.
Мать Джулии оказалась миловидной миниатюрной женщиной, на щеках которой еще сохранились ямочки Джулии, но закутанной в бесчисленные одежки. Ее глаза, подобные голубым ирисам, оправленным в лунный камень, смотрели мимо или даже сквозь меня, сквозь весь этот мир. Она устала и была рада умереть в тридцать семь лет. Сколько же боли потребовалось, чтобы отвадить человека от жизни, от желания увидеть завтрашний день и день, следующий за ним? Какая часть этого была физической болью, а какая — отчаянием? Коренной причиной болезни вполне могла быть беспросветность ее унылой жизни.
Я ушла в печаль после вялого обещания матери, что она пойдет в бесплатную больницу медсестер благотворительного общества на Генри-стрит, но это, я знала, не могло исцелить ее отчаяния.
Топор упал, когда я меньше всего ожидала, — на Валентинов день. Десять мастеров из мужского отделения витражей вихрем влетели в нашу студию, локтями оттолкнули мисс Джадд и Мэри с дороги и свернули в трубку большие картоны для витражей с глицинией и цветами калины.
Я пулей вылетела из своей студии:
— Стойте! Что вы затеяли?
Они сняли два стеклянных мольберта с закрепленными кусками стекла, находящихся в вертикальном положении.
— Вы не можете забрать их! — завопила Мэри. — Это наши витражи.
— Вы не имеете права, — ровным, но твердым голосом изрекла мисс Джадд.
— Задание на эти витражи было выдано нам, и мы намерены завершить их, — заявила я.
— Ничего у вас не выйдет! — Предводитель и его напарник высыпали куски для узора на стеклянные мольберты.
Нелли и Тереза ухватили сколько смогли, но двое вырвали стекло из их рук.
