— Супружеская пара из Нового Орлеана просила изготовить витраж с магнолией. Я подготовлю его следом и отдам девушкам.
— Хорошо. Это займет двух резчиц, поскольку потребуется стекло с драпировкой.
— И у меня на подходе замысел насчет витража с попугаем. Девушки не будут сидеть без дела. Я знаю, ты не хочешь потерять ни одну из них.
— Спасибо тебе, Агнес.
— Сожалею, что дошло до этого. — Она опять вынула фляжку и налила два маленьких стаканчика. — Тебе потребуется какой-то запал в желудке, пока эта история не закончится, так что приходи ко мне.
Я сочла невежливым не принять то, что она предлагала. Напиток обжег мне горло и одновременно сжег некую формальность между нами.
— Будь готова. Составь план.
То, что она предложила помощь, было величайшей редкостью. Я кивнула в знак признательности и покинула студию.
План. Я отправилась в «Библиотеку Астора» на Лафайет-стрит и прочла кое-что о женском рабочем движении. На меня произвела большое впечатление Роуз Шнайдерман, которая организовала девушек, работавших в отрасли изготовления головных уборов. Их тоже не допускали в профсоюз, но это даже обернулось им на выгоду, потому что не давало возможности хозяевам использовать этикетку, что товар изготовлен членами профсоюза. Все это кончилось тем, что хозяева сами побудили женщин создать женский профсоюз.
Организационное поветрие быстро распространилось с фабрики Шнайдерман с двенадцатью работницами на тридцать предприятий по производству головных уборов и шляп.
Когда мужчины начали забастовку за повышение заработков, женский профсоюз тоже последовал их примеру, сто женщин бастовали тринадцать недель. У меня не укладывалось в голове, какие же усилия им пришлось приложить, чтобы поддерживать свой дух столь длительное время, и я вспомнила, как Эдвин работал денно и нощно, поддерживая моральный дух бастующих портных.
В конце концов производители головных уборов выиграли повышение с пяти до семи долларов в неделю. Наше положение было иным, но солидарность, созданная Шнайдерман, производила сильное впечатление. Эта история не дала мне никакого плана, но подготовила к тому, что мне, вероятно, придется делать.
Тем временем я знала, что работа Агнес не займет всех девушек. Я прилагала отчаянные усилия, чтобы из-под моих рук выходили быстрее, чем когда-либо, всё новые модели, с целью доказать моим собственным хозяевам наш вклад в бизнес.
В меня вселилось нечто от Пака, и я хотела сделать лампу, которая являла бы собой круглый витраж, чтобы напомнить начальству внизу о том, что мы сделали за одну великолепную неделю и от чего отказались мужчины. Я расположила ирисы по берегу ручья, а вдали — шеренгу кипарисов. Это знаменовало радикальный поворот в моей работе, и я осталась довольна, не только потому, что создала красоту, а потому что сделала дерзкий рывок вперед. Это будет также напоминать девушкам о напряженной неделе. Мне надо было поддержать эту искру. В отсутствие мистера Тиффани Генри моментально одобрил идею.
Ранней весной я изучила цветки яблонь в Центральном парке для создания лампы для дамского будуара, которая повторяла бы их форму. Таким образом, я могу начать работу над ней, не беспокоя никого просьбой выточить деревянную модель. Меня одолевала благодарность той неизвестной женщине, которая купит лампу, не подозревая о несчастьях, которые сопровождали ее изготовление. Она только будет знать, что на ее туалетном столике будут круглый год цвести яблони.
Лампа с яблоками и виноградом раскрывала перед девушками широкий диапазон выбора цветов. Чем больше творческой свободы я давала им, тем глубже осознавала, что это не мои лампы, а наши. Под угрозой находился не просто мой отдел, наш отдел.
Чтобы подбодрить человека, нет ничего лучше, чем тюльпаны в парках. А когда видишь жизнерадостные картины, страх ослабляет свою хватку.
Как-то бодрящим прохладным утром, когда улицы уже были залиты солнечным светом, я вооружилась блокнотом для набросков, цветными карандашами и отправилась на прогулку на велосипеде, изгоняя свое расстройство работой мускулов ног. Стайвесант-сквер пестрел желтыми тюльпанами, яркими, словно канарейки, Грэмерси-парк был окаймлен темно-красными тюльпанами оттенка спелой клубники, а Мэдисон-сквер украшен нежным румянцем персика — сущий пир вкуса и палитры. На самом деле я сгорала от желания проглотить этот цвет, этот тюльпан. Желание было настолько непреодолимым, что у меня в голове возникло видение персикового цвета.
Для меня побуждение полюбить цветок и создать лампу неразличимы. Это витало в воздухе, перехватывало дыхание. Если возникнет необходимость, я буду ожесточенно бороться, чтобы иметь возможность продолжать. Я пыталась сохранить в себе великолепие тюльпанов по дороге домой, но ничто так не подрывает дух, как передышка в конце дня от действия враждебных сил.
* * *
Мать Джулии умерла дома, отказавшись от больницы. Она оставила написанное от руки завещание на польском языке, по которому мужу причиталось десять долларов, чтобы не затевал судебную тяжбу из-за «наследственного состояния», как перевела Джулия. Сто пятнадцать долларов должны были быть потрачены на похороны и погребение, оставшиеся семьдесят отходили детям. Я никак не могла уяснить себе понятие Старого Света, что оплата погребения более важна, нежели плата за спасение своей жизни.
На похоронах старший брат устроил целый спектакль, рыдая на коленях. Его кривляние выглядело для меня тошнотворным. Он повесил на Джулию все хлопоты: привезти тело из морга, оформить свидетельство о смерти, организовать похороны, выбрать место на кладбище Поттерова Поля, найти взаймы одежду черного цвета для похорон. Ежедневные обязанности по приготовлению еды для семьи тоже лежали на Джулии. Труднее всего оказалось уберечь деньги от отца — чтобы он их не прикарманил. Джулии было уже пятнадцать, но она выглядела на двенадцать. Несмотря на все эти муки, девушка сохраняла упрямое, болезненное стремление не бросать родных до конца.
Опять эти закрытые двери! Теперь даже Нелли пришла в мою студию и затворила их. Только назревающая забастовка могла заставить работать дверные петли так активно.
Она пододвинула ко мне маленький стульчик.
— Мне надо кое-что сказать вам. — Наклонившись вперед, чтобы никто не услышал, девушка спросила: — Вы знаете, что Патрик ждет меня за входом для рабочих?
— Пожалуйста, только не говори, что ты собралась замуж.
— О нет, миссис Дрисколл. Я слишком молода для замужества. Вам не надо беспокоиться. Мой отец не позволит мне еще шесть лет.
Я испустила преувеличенный вздох облегчения, отчего ее покрытые веснушками щеки вспыхнули.
— Тут вот что. Я собиралась пройти через выход для рабочих на Двадцать пятую улицу, когда услышала рассерженные голоса. Ну, не совсем рассерженные. — Нелли пыталась найти подходящее слово.
— Взволнованные?
У Нелли был вид сбитой с толку.
