– Ну… если тебе больше нечем заняться… – уже спокойно ответил Романец.
Она поняла, что он очень хочет все это узнать, и с улыбкой сказала:
– На данном жизненном этапе – нечем!
– Тогда – валяй!
– И после поговорим?
– Я всегда готов с тобой разговаривать, Настя! Даже когда мне страшно некогда! – ответил Романец и принялся собирать разлетевшиеся эскизы.
* * *
Хозяйка салона авторской ткани «Ива» не была в своем заведении неделю, благо всех работниц они с Геленой заблаговременно отправили в отпуск на целый месяц. Миле казалось, что уже само помещение ей не принадлежит. Ей снились кошмарные сны, в которых Геля выгоняет ее из салона на улицу босиком почему-то прямо на снег, и Миле приходится скитаться по пустынным и промозглым улицам Санкт-Петербурга без обуви, как печально известному Акакию Акакиевичу Башмачкину – без новой шинели. Каждый раз она просыпалась, клацая зубами от озноба, бросалась проверять, не распахнулось ли случайно окно, и застывала в немом ужасе и непонимании у окна, действительно распахнутого в душную июльскую ночь. Утром у нее теперь постоянно болела голова, и Мила не понимала отчего: от дурных снов, от неумеренной духоты или от того, что не было покоя в душе. Ей очень хотелось возненавидеть Цебоева, но почему-то не получалось. Перед глазами постоянно стояло одухотворенное лицо Владимира и слышался его голос. Володя произносил ее имя – Людочка… И у Людочки, которая опять ощущала себя всего лишь жалкой, всеми преданной Милой, еще больше стучало в висках и першило в горле. Она пила таблетки от головной боли и зеленый чай – от першения. Не помогало.
Романец звонил часто. Мила отвечала ему шершавым от сухости в горле голосом каждый раз одно и то же:
– Не звони больше, Олег… Очень тебя прошу…
Но он звонил. И этот звон, и его голос терзали ее уши так же немилосердно, как кошмарные сны – сознание.
Когда Мила поняла, что обречена постоянно существовать в липкой летней знойности, полубессоннице, одуряющей головной боли и одиночестве, к ней вдруг пришел Цебоев.
– А-а-а… частный сыщик… – усмехнулась она старушечьей усмешкой, которая мгновенно собрала вокруг рта гармошки высохшей от жары и страданий кожи. – Какими судьбами?
– Пройти можно? – спросил он, и она, не отвечая, посторонилась и даже сделала рукой широкий жест, мол, рада безмерно и давно ждала…
Но именно его она не ждала. Она постоянно вспоминала другого Владимира, которому верила и которого полюбила… Этот пришел напрасно.
Владимир Юрьевич прошел, стараясь не глядеть ей в глаза. Миле стало смешно. После всего, что он с ней сделал, глупо стесняться и отводить взгляд. Ну ничего! Сейчас они выйдут из полутьмы коридора в залитую солнцем комнату, и он увидит, что с ней стало… Вернее, что от нее осталось: одна лишь старушечья улыбка сухой гармошкой.
– Ты, конечно, меня ненавидишь, – сказал он, когда они наконец прошли в комнату. Мила удивилась, как же длинен и тяжел был этот путь – прямо переход Суворова через Альпы.
– Много чести, – отозвалась она и глотнула своего вечного теперь зеленого чая.
– Да… конечно… но у меня есть оправдание…
– Неужели? – скрипуче рассмеялась она. – Подлости нет оправдания.
– Согласен: подлости нет, а мне – есть…
– Если ты думаешь, что я попрошу с этого места поподробнее, то ошибаешься. Мне плевать на то, что ты думаешь на свой счет. Я вообще не понимаю, зачем ты пришел. Если посмотреть на дело своих умелых сыщицких рук – то они справились на славу! Кстати, я тебе предложила бы переименовать свое агентство!
– Да? – растерянно спросил он.
– Да! Не сыскное агентство «Шерлок Холмс», а контора по разбиванию сердец имени… например Яго…
– Люда…
– Да никакая я не Люда!! – расхохоталась она. – Меня все всегда звали Милой. Я Мила! Ми-ла! Уразумел? Нет Людочки! Она у-мер-ла… В одно из июльских воскресений… Странно, да? Было воскресенье, а она умерла… Эта дурочка Людочка все сделала наоборот!
– Ты никогда не говорила, что я называл тебя неправильно…
– Чему безмерно рада! Вовсе не все ты знаешь обо мне, Яго Холмс!
– Ты обо мне тоже!
– И чудесно! – Мила организовала на своем лице ту самую старушечью улыбку. – Давай останемся с этим незнанием!
– Люда!
– Я не Люда!!!
– Для меня ты останешься Людочкой…
– Замолчи!! – крикнула она и запустила в него чашкой с остатками зеленого чая.
Он не отстранился. Чашка угодила ему в грудь. Мокрое пятно от чуть зеленоватой жидкости расползлось по его светло-голубой рубашке безобразным многоногим пауком. Несколько крупных капель попало и на серые брюки.
– Клеймо, – сказала Мила, кивнув на многоногое пятно. – Знак другим, чтобы остерегались тебя… Жаль, что высохнет…
– М-Мила… – начал Цебоев, и она почувствовала, как неправильно в его устах звучит ее имя. На самом деле она давно уже не Мила. После того, что с ней случилось, она не может больше ни с кем быть милой. А есть ли антоним к слову «милая»? Нечто прямо противоположное? Почему-то никак не вспоминается… но ведь это слово и должно стать ее именем. Она посмотрела на Владимира, и наконец до нее дошло, что все это время он ей повторял: – Да ты не слушаешь меня!! Почему ты меня не слушаешь?! Выслушай все-таки!!!
Он подскочил к ней и взял за плечи. Этого не надо было делать. Не надо было. Его руки прожигали насквозь ее замызганный халатик, в котором она последнее время и спала, и бодрствовала, и даже временами, кажется, что-то ела.
Мила отшатнулась с плещущимся в глазах ужасом. Он не отпустил ее плеч и сказал то, что она никак не ждала услышать:
– Я люблю тебя, Людочка… Все-таки… Людочка…
– Это жестоко, Цебоев, – прошептала она. – Отпусти меня… немедленно…
Он разжал руки, и Мила бессильно опустилась на диван.
– Конечно же, ты мне не веришь…
Она не посчитала нужным отвечать. Она обняла себя за плечи, чтобы не горели те места, к которым прикасались его руки. Владимир сел напротив нее на табуретку, на которой Мила держала вечную свою чашку с зеленым чаем, и сказал:
– Я понимаю твои чувства и… даже разделяю… но выслушай… прошу…
Она лишь брезгливо повела плечом, которое так и сжимала собственной рукой.
– Получается, что я совершил подлость, но ведь не знал…
– Не знал, что совершаешь подлость? – усмехнулась Мила.
– Не знал, что… полюблю тебя… Гелена попросила помочь ей… по-родственному… Я согласился. Откуда мне было знать, что она затеяла…
– Только не надо прикидываться непорочным!
– Я не прикидываюсь. Она сказала, что пришлет ко мне подругу затем, чтобы я открыл ей глаза на человека, который ей изменяет. Просила не говорить, что мы… в общем… родственники, чтобы ты не сомневалась в моей беспристрастности.
